Неточные совпадения
Когда он лег
в постель, им тотчас овладело то непобедимое, чем он жил. Вспомнилась его недавняя беседа с Макаровым; когда Клим
сообщил ему о романе Дронова с белошвейкой, Макаров пробормотал...
Клим искоса взглянул на мать, сидевшую у окна; хотелось спросить: почему не подают завтрак? Но мать смотрела
в окно. Тогда, опасаясь сконфузиться, он
сообщил дяде, что во флигеле живет писатель, который может рассказать о толстовцах и обо всем лучше, чем он, он же так занят науками, что…
Затем он вспомнил, что
в кармане его лежит письмо матери, полученное днем; немногословное письмо это, написанное с алгебраической точностью,
сообщает, что культурные люди обязаны работать, что она хочет открыть
в городе музыкальную школу, а Варавка намерен издавать газету и пройти
в городские головы. Лидия будет дочерью городского головы. Возможно, что, со временем, он расскажет ей роман с Нехаевой; об этом лучше всего рассказать
в комическом тоне.
— Беседуя с одним, она всегда заботится, чтоб другой не слышал, не знал, о чем идет речь. Она как будто боится, что люди заговорят неискренно,
в унисон друг другу, но, хотя противоречия интересуют ее, — сама она не любит возбуждать их. Может быть, она думает, что каждый человек обладает тайной, которую он способен
сообщить только девице Лидии Варавка?
Весело хлопотали птицы, обильно цвели цветы, бархатное небо наполняло сад голубым сиянием, и
в блеске весенней радости было бы неприлично говорить о печальном. Вера Петровна стала расспрашивать Спивака о музыке, он тотчас оживился и, выдергивая из галстука синие нитки, делая пальцами
в воздухе маленькие запятые,
сообщил, что на Западе — нет музыки.
— Знов происходе… Эта явилась
сообщить мне, что
в Смоленске арестован один знакомый… Типография там у него… черт бы драл!
В Харькове аресты,
в Питере,
в Орле. Накопление!
Этот парень все более не нравился Самгину, весь не нравился. Можно было думать, что он рисуется своей грубостью и желает быть неприятным. Каждый раз, когда он начинал рассказывать о своей анекдотической жизни, Клим, послушав его две-три минуты, демонстративно уходил. Лидия написала отцу, что она из Крыма проедет
в Москву и что снова решила поступить
в театральную школу. А во втором, коротеньком письме Климу она
сообщила, что Алина, порвав с Лютовым, выходит замуж за Туробоева.
И, подтверждая свою любовь к истории, он неплохо рассказывал, как талантливейший Андреев-Бурлак пропил перед спектаклем костюм,
в котором он должен был играть Иудушку Головлева, как пил Шуйский, как Ринна Сыроварова
в пьяном виде не могла понять, который из трех мужчин ее муж. Половину этого рассказа, как и большинство других, он
сообщал шепотом, захлебываясь словами и дрыгая левой ногой. Дрожь этой ноги он ценил довольно высоко...
Маракуев, плохо притворяясь не верующим
в то, что говорит,
сообщал: подряд на иллюминацию Кремля взят Кобозевым, тем торговцем сырами, из лавки которого
в Петербурге на Садовой улице предполагалось взорвать мину под каретой Александра Второго.
Идя
в прихожую, он зачем-то
сообщил...
В самом деле, пора было ехать домой. Мать писала письма, необычно для нее длинные, осторожно похвалила деловитость и энергию Спивак,
сообщала, что Варавка очень занят организацией газеты. И
в конце письма еще раз пожаловалась...
Где-то очень близко, точно из пушки выстрелили
в деревянный дом, — грохнуло и оглушительно затрещало, редактор неодобрительно взглянул
в окно и
сообщил...
— Замечательный акустический феномен, —
сообщил Климу какой-то очень любезный и женоподобный человек с красивыми глазами. Самгин не верил, что пушка может отзываться на «музыку небесных сфер», но, настроенный благодушно, соблазнился и пошел слушать пушку. Ничего не услыхав
в ее холодной дыре, он почувствовал себя очень глупо и решил не подчиняться голосу народа, восхвалявшему Орину Федосову, сказительницу древних былин Северного края.
А однажды вечером
в саду, задыхаясь от жары, он
сообщил Климу, как новость...
Клим никогда еще не был на этой улице, он хотел
сообщить об этом историку, но — устыдился. Дверь крыльца открыла высокая, седоволосая женщина
в черном, густобровая, усатая, с неподвижным лицом.
— Да, вот и вас окрестили, — сказал редактор, крепко пожимая руку Самгина, и распустил обиженную губу свою широкой улыбкой. Робинзон радостно
сообщил, что его обыскивали трижды, пять с половиной месяцев держали
в тюрьме, полтора года
в ссылке,
в Уржуме.
— Осень-то как рано пожаловала, —
сообщил он, вздохнув, выдул окурок из мундштука
в пепельницу-череп и, внимательно осматривая прокуренную пенку, заговорил простецки...
Он
сообщил, что пошел
в жандармы по убеждению
в необходимости охранять культуру, порядок.
— Очень глупенький, — сказала она, быстрыми стежками зашивая
в коленкор какой-то пакет, видимо — бумаги или книги, и
сообщила, незнакомо усмехаясь: — Этот скромнейший статистик Смолин выгнал товарища прокурора Виссарионова из своей камеры пинком ноги.
«К Прейсу это не идет, но
в нем сильно чувствуется чужой человек», — подумал Самгин, слушая тяжеловатые, книжные фразы. Прейс говорил о ницшеанстве, как реакции против марксизма, — говорил вполголоса, как бы
сообщая тайны, известные только ему.
«Семейные бани И. И. Домогайлова
сообщают, что
в дворянском отделении устроен для мужчин душ профессора Шарко, а для дам ароматические ванны», — читал он, когда
в дверь постучали и на его крик: «Войдите!» вошел курчавый ученик Маракуева — Дунаев. Он никогда не бывал у Клима, и Самгин встретил его удивленно, поправляя очки. Дунаев, как всегда, улыбался, мелкие колечки густейшей бороды его шевелились, а нос как-то странно углубился
в усы, и шагал Дунаев так, точно он ожидал, что может провалиться сквозь пол.
— Через полчаса надо ехать
в клуб, ругаться, —
сообщил он Климу.
К Самгину Поярков относился небрежно, грубовато, и, когда Любаша
сообщила, что Поярков арестован
в Коломне, это не опечалило Самгина.
— Как желаете, — сказал Косарев, вздохнув, уселся на облучке покрепче и, размахивая кнутом над крупами лошадей, жалобно прибавил: — Вы сами видели, господин, я тут посторонний человек. Но, но, яростные! — крикнул он. Помолчав минуту,
сообщил: — Ночью — дождик будет, — и, как черепаха, спрятал голову
в плечи.
Фактами такого рода Иван Дронов был богат, как еж иглами; он
сообщал, кто из студентов подал просьбу о возвращении
в университет, кто и почему пьянствует, он знал все плохое и пошлое, что делали люди, и охотно обогащал Самгина своим «знанием жизни».
Из Кремля поплыл густой рев, было
в нем что-то шерстяное, мохнатое, и казалось, что он согревает сыроватый, холодный воздух. Человек
в поддевке на лисьем мехе успокоительно
сообщил...
— Не знаю, — ответил Самгин, невольно поталкивая гостя к двери, поспешно думая, что это убийство вызовет новые аресты, репрессии, новые акты террора и, очевидно, повторится пережитое Россией двадцать лет тому назад. Он пошел
в спальню, зажег огонь, постоял у постели жены, — она спала крепко, лицо ее было сердито нахмурено. Присев на кровать свою, Самгин вспомнил, что, когда он
сообщил ей о смерти Маракуева, Варвара спокойно сказала...
Изложив свои впечатления
в первый же день по приезде, она уже не возвращалась к ним, и скоро Самгин заметил, что она
сообщает ему о своих делах только из любезности, а не потому, что ждет от него участия или советов. Но он был слишком занят собою, для того чтоб обижаться на нее за это.
Пили чай со сливками, с сухарями и, легко переходя с темы на тему, говорили о книгах, театре, общих знакомых. Никонова
сообщила: Любаша переведена из больницы
в камеру, ожидает, что ее скоро вышлют. Самгин заметил: о партийцах, о революционной работе она говорит сдержанно, неохотно.
—
Сообщают, что либералы пошевеливаются
в сторону конституции. Пожилая новость. Профессура и адвокаты, конечно? Ну, что ж, пускай зарабатывают для нас некоторые свободы.
— Он — двоюродный брат мужа, — прежде всего
сообщила Лидия, а затем,
в тоне осуждения, рассказала, что Туробоев служил
в каком-то комитете, который называл «Комитетом Тришкина кафтана», затем ему предложили место земского начальника, но он сказал, что
в полицию не пойдет. Теперь пишет непонятные статьи
в «Петербургских ведомостях» и утверждает, что муза редактора — настоящий нильский крокодил, он живет
в цинковом корыте
в квартире князя Ухтомского и князь пишет передовые статьи по его наущению.
— Очень умные оба, — сказала она и кратко
сообщила, что работа
в городе идет довольно успешно, есть своя маленькая типография, но, разумеется, не хватает литературы, мало денег.
Он объяснил это тем, что ей, вероятно,
сообщили о Никоновой и о нем
в связи с этой историей.
Самгину было интересно и приятно слушать брата, но шумело
в голове, утомлял кашель, и снова поднималась температура. Закрыв глаза, он
сообщил...
Самгин швырнул газету прочь, болели глаза, читать было трудно, одолевал кашель. Дмитрий явился поздно вечером,
сообщил, что он переехал
в ту же гостиницу, спросил о температуре, пробормотал что-то успокоительное и убежал, сказав...
— Вчера, у одного сочинителя, Савва Морозов
сообщал о посещении промышленниками Витте. Говорил, что этот пройдоха, очевидно, затевает какую-то подлую и крупную игру. Затем сказал, что возможно, — не сегодня-завтра, —
в городе будет распоряжаться великий князь Владимир и среди интеллигенции, наверное, будут аресты. Не исключаются, конечно, погромы редакций газет, журналов.
Слева от Самгина сидел Корнев. Он
в первую же ночь после ареста простучал Климу, что арестовано четверо эсдеков и одиннадцать эсеров, а затем, почти каждую ночь после поверки, с аккуратностью немца
сообщал Климу новости с воли. По его сведениям выходило, что вся страна единодушно и быстро готовится к решительному натиску на самодержавие.
Но ни о чем и ни о ком, кроме себя, думать не хотелось. Теперь, когда прекратился телеграфный стук
в стену и никто не
сообщал тревожных новостей с воли, — Самгин ощутил себя забытым.
В этом ощущении была своеобразно приятная горечь, упрекающая кого-то,
в словах она выражалась так...
В тюрьме он устроился удобно, насколько это оказалось возможным; камеру его чисто вымыли уголовные, обед он получал с воли, из ресторана; читал, занимался ликвидацией предприятий Варавки, переходивших
в руки Радеева. Несколько раз его посещал,
в сопровождении товарища прокурора, Правдин, адвокат городского головы; снова явилась Варвара и,
сообщив, что его скоро выпустят, спросила быстрым шепотком...
— Оставь меня
в покое, — строго сказал Самгин и быстро пошел
в спальню за бельем для постели себе; ему удалось сделать это, не столкнувшись с женой, а утром Анфимьевна, вздыхая,
сообщила ему...
— Он
сообщал адрес, и через некоторое время Самгин сидел
в доме Российского страхового общества, против манежа,
в квартире, где, почему-то, воздух был пропитан запахом керосина.
— Люди начинают разбираться
в событиях, — организовался «Союз 17 октября», —
сообщал он, но не очень решительно, точно сомневался: те ли слова говорит и таким ли тоном следует говорить их? — Тут, знаете, выдвигается Стратонов, оч-чень сильная личность, очень!
— М-морды, — сказал человек, выхватив фонарь из рук его, осветил Самгина, несколько секунд пристально посмотрел
в лицо его, потом громко отхаркнул, плюнул под столик и
сообщил...
Все вокруг него было неряшливо — так же, как сам он, всегда выпачканный птичьим пометом, с пухом
в кудлатой голове и на одежде. Ел много, торопливо, морщился, точно пища была слишком солона, кисла или горька, хотя глухая Фелициата готовила очень вкусно. Насытясь, Безбедов смотрел
в рот Самгина и
сообщал какие-то странные новости, — казалось, что он выдумывал их.
— Моя фамилия — Муравьева, иначе — Паша. Татьяна Гогина
сообщила мне, что,
в случае нужды, я могу обратиться к вам.
— Лицо, названное вами, ничего не
сообщало мне о Муравьевой, и вообще я с этим лицом не состою
в переписке.
Все, что говорил Турчанинов, он говорил совершенно серьезно, очень мило и тем тоном, каким говорят молодые учителя, первый раз беседуя с учениками старших классов. Между прочим, он
сообщил, что
в Париже самые лучшие портные и самые веселые театры.
Марина
сообщила Самгину, что послезавтра, утром, решено устроить прогулку
в Отрадное, — поедет она, Лидия, Всеволод Павлович, приглашают и его. Самгин молча поклонился. Она встала, Турчанинов тоже хотел уйти, но Валентин с неожиданной горячностью начал уговаривать его...
Девица Анна Обоимова оказалась маленькой, толстенькой, с желтым лицом и, видимо, очарованной чем-то:
в ее бесцветных глазах неистребимо застыла мягкая, радостная улыбочка, дряблые губы однообразно растягивались и сжимались бантиком, — говорила она обо всем вполголоса, как о тайном и приятном; умильная улыбка не исчезла с лица ее и тогда, когда девица
сообщила Самгину...
Пред весною исчез Миша, как раз
в те дни, когда для него накопилось много работы, и после того, как Самгин почти примирился с его существованием. Разозлясь, Самгин решил, что у него есть достаточно веский повод отказаться от услуг юноши. Но утром на четвертый день позвонил доктор городской больницы и
сообщил, что больной Михаил Локтев просит Самгина посетить его. Самгин не успел спросить, чем болен Миша, — доктор повесил трубку; но приехав
в больницу, Клим сначала пошел к доктору.