Неточные совпадения
—
Просто — тебе стыдно сказать правду, — заявила Люба. — А я знаю, что урод, и у меня еще скверный характер, это и папа и мама
говорят. Мне нужно уйти в монахини…
Не хочу больше сидеть здесь.
На семнадцатом году своей жизни Клим Самгин был стройным юношей среднего роста, он передвигался по земле неспешной, солидной походкой,
говорил не много, стараясь выражать свои мысли точно и
просто, подчеркивая слова умеренными жестами очень белых рук с длинными кистями и тонкими пальцами музыканта.
— Море вовсе
не такое, как я думала, —
говорила она матери. — Это
просто большая, жидкая скука. Горы — каменная скука, ограниченная небом. Ночами воображаешь, что горы ползут на дома и хотят столкнуть их в воду, а море уже готово схватить дома…
Когда она скрылась, Клима потянуло за нею, уже
не с тем, чтоб
говорить умное, а
просто, чтоб идти с нею рядом. Это был настолько сильный порыв, что Клим вскочил, пошел, но на дворе раздался негромкий, но сочный возглас Алины...
У себя в комнате, сбросив сюртук, он подумал, что хорошо бы сбросить вот так же всю эту вдумчивость, путаницу чувств и мыслей и жить
просто, как живут другие,
не смущаясь
говорить все глупости, которые подвернутся на язык, забывать все премудрости Томилина, Варавки… И забыть бы о Дронове.
— Когда я пою — я могу
не фальшивить, а когда
говорю с барышнями, то боюсь, что это у меня выходит слишком
просто, и со страха беру неверные ноты. Вы так хотели сказать?
— Правду
говоря, — нехорошо это было видеть, когда он сидел верхом на спине Бобыля. Когда Григорий злится, лицо у него… жуткое! Потом Микеша плакал. Если б его
просто побили, он бы
не так обиделся, а тут — за уши! Засмеяли его, ушел в батраки на хутор к Жадовским. Признаться — я рада была, что ушел, он мне в комнату всякую дрянь через окно бросал — дохлых мышей, кротов, ежей живых, а я страшно боюсь ежей!
Клим удивлялся. Он
не подозревал, что эта женщина умеет
говорить так
просто и шутливо. Именно простоты он
не ожидал от нее; в Петербурге Спивак казалась замкнутой, связанной трудными думами. Было приятно, что она
говорит, как со старым и близким знакомым. Между прочим она спросила: с дровами сдается флигель или без дров, потом поставила еще несколько очень житейских вопросов, все это легко, мимоходом.
— Вчера, на ярмарке, Лютов читал мужикам стихи Некрасова, он удивительно читает,
не так красиво, как Алина, но — замечательно! Слушали его очень серьезно, но потом лысенький старичок спросил: «А плясать — умеешь? Я,
говорит, думал, что вы комедианты из театров». Макаров сказал: «Нет, мы
просто — люди». — «Как же это так —
просто?
Просто людей —
не бывает».
— И о рабах — неверно, ложь! —
говорил Дьякон, застегивая дрожащими пальцами крючки кафтана. — До Христа — рабов
не было, были
просто пленники, телесное было рабство. А со Христа — духовное началось, да!
Но и пение ненадолго прекратило ворчливый ропот людей, давно знакомых Самгину, — людей, которых он считал глуповатыми и чуждыми вопросов политики. Странно было слышать и
не верилось, что эти анекдотические люди, погруженные в свои мелкие интересы, вдруг расширили их и вот уже
говорят о договоре с Германией, о кабале бюрократов, пожалуй, более резко, чем газеты, потому что
говорят просто.
— Нет, —
говорил Дронов. — Я —
не Балмашев,
не Сазонов, даже и в Кочуры
не гожусь. Я
просто — Дронов, человек
не исторический… бездомный человек:
не прикрепленный ни к чему. Понимаешь? Никчемный, как говорится.
Было странно слышать, что, несмотря на необыденность тем, люди эти
говорят как-то обыденно
просто, даже почти добродушно; голосов и слов озлобленных Самгин
не слышал. Вдруг все люди впереди его дружно побежали, а с площади, встречу им, вихрем взорвался оглушающий крик, и было ясно, что это
не крик испуга или боли. Самгина толкали, обгоняя его, кто-то схватил за рукав и повлек его за собой, сопя...
— Значит —
не революционер, — сказал Макаров тихо, но очень
просто и уверенно. Он вообще держался и
говорил по-новому, незнакомо Самгину и этим возбуждал какое-то опасение, заставлял насторожиться.
— К тому же Михайло-то и раненый,
говорю. Хороший человек товарищ этот, Яков. Строгий. Все понимает. Все. Егора все ругают, а он с Егором
говорит просто… Куда же это Егор ушел? Ума
не приложу…
— Почему — странно? — тотчас откликнулась она, подняв брови. — Да я и
не шучу, это у меня стиль такой, приучилась
говорить о премудростях
просто, как о домашних делах. Меня очень серьезно занимают люди, которые искали-искали свободы духа и вот будто — нашли, а свободой-то оказалась бесцельность, надмирная пустота какая-то. Пустота, и — нет в ней никакой иной точки опоры для человека, кроме его вымысла.
Так она
говорила минуты две, три. Самгин слушал терпеливо, почти все мысли ее были уже знакомы ему, но на этот раз они звучали более густо и мягко, чем раньше, более дружески. В медленном потоке ее речи он искал каких-нибудь лишних слов, очень хотел найти их,
не находил и видел, что она своими словами формирует некоторые его мысли. Он подумал, что сам
не мог бы выразить их так
просто и веско.
Снова вспомнилось, каким индюком держался Тагильский в компании Прейса. Вероятно, и тогда уже он наметил себе путь в сенат. Грубоватый Поярков сказал ему: «Считать — нужно, однако,
не забывая, что посредством бухгалтерии революцию
не сделаешь». Затем он
говорил, что особенное пристрастие к цифрам обнаруживают вульгаризаторы Маркса и что Маркс
не просто экономист, а основоположник научно обоснованной философии экономики.
Вообще это газетки группы интеллигентов, которые, хотя и понимают, что страна безграмотных мужиков нуждается в реформах, а
не в революции, возможной только как «бунт, безжалостный и беспощадный», каким были все «политические движения русского народа», изображенные Даниилом Мордовцевым и другими народолюбцами, книги которых он читал в юности, но, понимая,
не умеют
говорить об этом
просто, ясно, убедительно.
— После я встречал людей таких и у нас, на Руси, узнать их —
просто: они про себя совсем
не говорят, а только о судьбе рабочего народа.
—
Просто — до ужаса… А
говорят про него, что это — один из крупных большевиков… Вроде полковника у них. Муж сейчас приедет, — его ждут, я звонила ему, — сказала она ровным, бесцветным голосом, посмотрев на дверь в приемную мужа и, видимо, размышляя: закрыть дверь или
не надо? Небольшого роста, но очень стройная, она казалась высокой, в красивом лице ее было что-то детски неопределенное, синеватые глаза смотрели вопросительно.
— Ну, а я терпеть
не могу и
не читаю его, — довольно резко заявила Елена. — И вообще все, что вы
говорите, дьявольски премудро для меня. Я —
не революционерка,
не пишу романов, драм, я
просто — люблю жить, вот и все.
Неточные совпадения
Городничий. И
не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он
говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и
не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь
не прилгнувши
не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает,
не знаешь, что и делается в голове;
просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Городничий. Ну, а что из того, что вы берете взятки борзыми щенками? Зато вы в бога
не веруете; вы в церковь никогда
не ходите; а я, по крайней мере, в вере тверд и каждое воскресенье бываю в церкви. А вы… О, я знаю вас: вы если начнете
говорить о сотворении мира,
просто волосы дыбом поднимаются.
Казалось, очень
просто было то, что сказал отец, но Кити при этих словах смешалась и растерялась, как уличенный преступник. «Да, он всё знает, всё понимает и этими словами
говорит мне, что хотя и стыдно, а надо пережить свой стыд». Она
не могла собраться с духом ответить что-нибудь. Начала было и вдруг расплакалась и выбежала из комнаты.
— Как ты одеваешься без меня? Как… — хотела она начать
говорить просто и весело, но
не могла и опять отвернулась.
Он всё это обдумывал сотни раз и был убежден, что дело развода
не только
не очень
просто, как
говорил его шурин, но совершенно невозможно.