Неточные совпадения
Заметив, что Дронов называет голодного червя — чевряком, чреваком, чревоедом, Клим не поверил ему. Но, слушая таинственный шепот, он с удивлением видел
пред собою другого мальчика, плоское
лицо нянькина внука становилось красивее, глаза его не бегали, в зрачках разгорался голубоватый огонек радости, непонятной Климу. За ужином Клим передал рассказ Дронова отцу, — отец тоже непонятно обрадовался.
Клим заглянул в дверь:
пред квадратной пастью печки, полной алых углей, в низеньком, любимом кресле матери, развалился Варавка, обняв мать за талию, а она сидела на коленях у него, покачиваясь взад и вперед, точно маленькая. В бородатом
лице Варавки, освещенном отблеском углей, было что-то страшное, маленькие глазки его тоже сверкали, точно угли, а с головы матери на спину ее красиво стекали золотыми ручьями лунные волосы.
Мальчики ушли. Лидия осталась, отшвырнула веревки и подняла голову, прислушиваясь к чему-то. Незадолго
пред этим сад был обильно вспрыснут дождем, на освеженной листве весело сверкали в лучах заката разноцветные капли. Лидия заплакала, стирая пальцем со щек слезинки, губы у нее дрожали, и все
лицо болезненно морщилось. Клим видел это, сидя на подоконнике в своей комнате. Он испуганно вздрогнул, когда над головою его раздался свирепый крик отца Бориса...
Клим сел на скамью и долго сидел, ни о чем не думая, видя
пред собою только
лица Игоря и Варавки, желая, чтоб Игоря хорошенько высекли, а Лидию…
Он переживал волнение, новое для него. За окном бесшумно кипела густая, белая муть, в мягком, бесцветном сумраке комнаты все вещи как будто задумались, поблекли; Варавка любил картины, фарфор, после ухода отца все в доме неузнаваемо изменилось, стало уютнее, красивее, теплей. Стройная женщина с суховатым, гордым
лицом явилась
пред юношей неиспытанно близкой. Она говорила с ним, как с равным, подкупающе дружески, а голос ее звучал необычно мягко и внятно.
«Я — хочу оправдать ее?» — спрашивал он себя. Но тотчас же
пред ним являлось плоское
лицо Дронова, его хвастливые улыбочки, бесстыдные слова его рассказов о Маргарите.
Однажды, придя к учителю, он был остановлен вдовой домохозяина, — повар умер от воспаления легких. Сидя на крыльце, женщина веткой акации отгоняла мух от круглого, масляно блестевшего
лица своего. Ей было уже лет под сорок; грузная, с бюстом кормилицы, она встала
пред Климом, прикрыв дверь широкой спиной своей, и, улыбаясь глазами овцы, сказала...
Пред ним, в снегу, дрожало
лицо старенькой колдуньи; когда Клим закрывал глаза, чтоб не видеть его, оно становилось более четким, а темный взгляд настойчиво требующим чего-то.
Одно яйцо он положил мимо кармана и топтал его, под подошвой грязного сапога чмокала яичница.
Пред гостиницей «Москва с но» на обломанной вывеске сидели голуби, заглядывая в окошко, в нем стоял черноусый человек без пиджака и, посвистывая, озабоченно нахмурясь, рассматривал, растягивал голубые подтяжки. Старушка с ласковым
лицом, толкая
пред собою колясочку, в которой шевелились, ловя воздух, игрушечные, розовые ручки, старушка, задев Клима колесом коляски, сердито крикнула...
Клим видел, что Алина круто обернулась, шагнула к жениху, но подошла к Лидии и села рядом с ней, ощипываясь, точно курица
пред дождем. Потирая руки, кривя губы, Лютов стоял, осматривая всех возбужденно бегающими глазами, и
лицо у него как будто пьянело.
Суховато и очень в нос говорила французские фразы, играя лорнетом
пред своим густо напудренным
лицом, и, прежде чем предложить гостям сесть, удобно уселась сама.
«Счетовод», — неприязненно подумал Клим. Взглянув в зеркало, он тотчас погасил усмешку на своем
лице. Затем нашел, что
лицо унылое и похудело. Выпив стакан молока, он аккуратно разделся, лег в постель и вдруг почувствовал, что ему жалко себя.
Пред глазами встала фигура «лепообразного» отрока, память подсказывала его неумелые речи.
Но уже утром он понял, что это не так. За окном великолепно сияло солнце, празднично гудели колокола, но — все это было скучно, потому что «мальчик» существовал. Это ощущалось совершенно ясно. С поражающей силой, резко освещенная солнцем, на подоконнике сидела Лидия Варавка, а он, стоя на коленях
пред нею, целовал ее ноги. Какое строгое
лицо было у нее тогда и как удивительно светились ее глаза! Моментами она умеет быть неотразимо красивой. Оскорбительно думать, что Диомидов…
Дьякон углубленно настраивал гитару. Настроив, он встал и понес ее в угол, Клим увидал
пред собой великана, с широкой, плоской грудью, обезьяньими лапами и костлявым
лицом Христа ради юродивого, из темных ям на этом
лице отвлеченно смотрели огромные, водянистые глаза.
В кухне на полу,
пред большим тазом, сидел голый Диомидов, прижав левую руку ко груди, поддерживая ее правой. С мокрых волос его текла вода, и казалось, что он тает, разлагается. Его очень белая кожа была выпачкана калом, покрыта синяками, изорвана ссадинами. Неверным жестом правой руки он зачерпнул горсть воды, плеснул ее на
лицо себе, на опухший глаз; вода потекла по груди, не смывая с нее темных пятен.
Она стояла
пред ним, широко открыв глаза, у нее дрожали губы и
лицо было красное.
Клим взглянул на Инокова сердито, уверенный, что снова, как
пред пушкой, должен будет почувствовать себя дураком. Но
лицо Инокова светилось хмельной радостью, он неистово хлопал ладонями и бормотал...
Остаток дня Клим прожил в состоянии отчуждения от действительности, память настойчиво подсказывала древние слова и стихи,
пред глазами качалась кукольная фигура, плавала мягкая, ватная рука, играли морщины на добром и умном
лице, улыбались большие, очень ясные глаза.
Думая, он видел
пред собою разнообразные
лица учеников Маракуева;
лицо Дьякона было наиболее антипатичным.
— Час тому назад я был в собрании людей, которые тоже шевелятся, обнаруживают эдакое, знаешь, тараканье беспокойство
пред пожаром. Там была носатая дамища с фигурой извозчика и при этом — тайная советница, генеральша, да! Была дочь богатого винодела, кажется, что ли. И много других, все отличные люди, то есть действующие от
лица масс. Им — денег надобно, на журнал. Марксистский.
Он взглянул на Любашу, сидевшую в углу дивана с надутым и обиженным
лицом. Адъютант положил
пред ним бумаги Клима, наклонился и несколько секунд шептал в серое ухо. Начальник, остановив его движением руки, спросил Клима...
Заломив руки, покачивая бедрами, Варвара пошла встречу китайца. Она вспотела, грим на
лице ее растаял,
лицо было неузнаваемо соблазнительно. Она так бесстыдно извивалась
пред китайцем, прыгавшим вокруг нее вприсядку, с такой вызывающей улыбкой смотрела в толстое
лицо, что Самгин возмутился и почувствовал: от возмущения он еще более пьянеет.
В саду, на зеленой скамье, под яблоней, сидела Елизавета Спивак, упираясь руками о скамью, неподвижная, как статуя; она смотрела прямо
пред собою, глаза ее казались неестественно выпуклыми и гневными, а
лицо, в мелких пятнах света и тени, как будто горело и таяло.
Самгин догадался, что
пред ним человек, который любит пошутить, шутит он, конечно, грубо, даже — зло и вот сейчас скажет или сделает что-нибудь нехорошее. Догадка подтверждалась тем, что грузчики, торопливо окружая запевалу, ожидающе, с улыбками заглядывали в его усатое
лицо, а он, видимо, придумывая что-то, мял папиросу губами, шаркал по земле мохнатым лаптем и пылил на ботинки Самгина. Но тяжело подошел чернобородый, лысый и сказал строгим басом...
Место Анфимьевны на кухне занял красноносый, сухонький старичок повар, странно легкий, точно пустой внутри. Он говорил неестественно гулким голосом,
лицо его, украшенное редкими усиками, напоминало мордочку кота. Он явился
пред Варварой и Климом пьяный и сказал...
— Вы — не в духе? — осведомился Туробоев и, небрежно кивнув головою, ушел, а Самгин, сняв очки, протирая стекла дрожащими пальцами, все еще видел
пред собою его стройную фигуру, тонкое
лицо и насмешливо сожалеющий взгляд модного портного на человека, который одет не по моде.
Пред Самгиным над столом возвышалась точно отрезанная и уложенная на ладони голова, знакомое, но измененное
лицо, нахмуренное, с крепко сжатыми губами; в темных глазах — напряжение человека, который читает напечатанное слишком неясно или мелко.
От волнения он удваивал начальные слога некоторых слов. Кутузов смотрел на него улыбаясь и вежливо пускал дым из угла рта в сторону патрона, патрон отмахивался ладонью;
лицо у него было безнадежное, он гладил подбородок карандашом и смотрел на синий череп, качавшийся
пред ним. Поярков неистово кричал...
Она полулежала на кушетке в позе мадам Рекамье, Самгин исподлобья рассматривал ее
лицо, фигуру, всю ее, изученную до последней черты, и с чувством недоуменья
пред собою размышлял: как он мог вообразить, что любит эту женщину, суетливую, эгоистичную?
Через два часа Клим Самгин сидел на скамье в парке санатории,
пред ним в кресле на колесах развалился Варавка, вздувшийся, как огромный пузырь, синее
лицо его, похожее на созревший нарыв, лоснилось, медвежьи глаза смотрели тускло, и было в них что-то сонное, тупое. Ветер поднимал дыбом поредевшие волосы на его голове, перебирал пряди седой бороды, борода лежала на животе, который поднялся уже к подбородку его. Задыхаясь, свистящим голосом он понукал Самгина...
Но он видел
пред собою невыразительное
лицо, застывшее в «бабьей скуке», как сам же он, не удовлетворенный ее безответностью, назвал однажды ее немое внимание, и вспомнил, что иногда это внимание бывало похоже на равнодушие.
Он чувствовал себя оглушенным и видел
пред собой незначительное
лицо женщины, вот оно чуть-чуть изменяется неохотной, натянутой улыбкой, затем — улыбка шире, живее, глаза смотрят задумчиво и нежно.
Дальше пол был, видимо, приподнят, и за двумя столами, составленными вместе, сидели
лицом к Самгину люди солидные, прилично одетые, а
пред столами бегал небольшой попик, черноволосый, с черненьким
лицом, бегал, размахивая, по очереди, то правой, то левой рукой, теребя ворот коричневой рясы, откидывая волосы ладонями, наклоняясь к людям, точно желая прыгнуть на них; они кричали ему...
Самгин видел
пред собою голый череп, круглое
лицо с маленькими глазами, оно светилось, как луна сквозь туман; раскалывалось на ряд других
лиц, а эти
лица снова соединялись в жуткое одно.
Через несколько минут
пред ним открыл дверь в темную переднюю гладко остриженный человек с
лицом татарина, с недоверчивым взглядом острых глаз.
Но и в камере
пред ним все плавало искаженное гримасами Лютова потное
лицо, шипели в тишине слова...
Драка
пред магазином продолжалась не более двух-трех минут, демонстрантов оттеснили, улица быстро пустела; у фонаря, обняв его одной рукой, стоял ассенизатор Лялечкин, черпал котелком воздух на
лицо свое; на
лице его были видны только зубы; среди улицы столбом стоял слепец Ермолаев, разводя дрожащими руками, гладил бока свои, грудь, живот и тряс бородой; напротив, у ворот дома, лежал гимназист, против магазина, головою на панель, растянулся человек в розовой рубахе.
Она стояла
пред ним в дорогом платье, такая пышная, мощная, стояла, чуть наклонив
лицо, и хорошие глаза ее смотрели строго, пытливо. Клим не успел ответить, в прихожей раздался голос Лютова. Алина обернулась туда, вошел Лютов, ведя за руку маленькую женщину с гладкими волосами рыжего цвета.
Пред вечерним чаем Безбедов сходил на реку, выкупался и, сидя за столом с мокрыми волосами, точно в измятой старой шапке, кашляя, потея, вытирая
лицо чайной салфеткой, бормотал...
Вдохновляясь, поспешно нанизывая слово на слово, размахивая руками, он долго и непонятно объяснял различие между смыслом и причиной, — острые глазки его неуловимо быстро меняли выражение, поблескивая жалобно и сердито, ласково и хитро. Седобородый, наморщив переносье, открывал и закрывал рот, желая что-то сказать, но ему мешала оса, летая
пред его широким
лицом. Третий мужик, отломив от ступени большую гнилушку, внимательно рассматривал ее.
И, наконец, бывали моменты, когда Самгин с неприятной ясностью сознавал, что хотя
лицо «текущего момента» густо покрыто и покрывается пылью успокоительных слов, но
лицо это вставало
пред ним красным и свирепым, точно
лицо дворника Марины.
Он встал, пошел дальше, взволнованно повторяя стихи, остановился
пред темноватым квадратом, по которому в хаотическом беспорядке разбросаны были странные фигуры фантастически смешанных форм: человеческое соединялось с птичьим и звериным, треугольник с
лицом, вписанным в него, шел на двух ногах.
Пред глазами плавало серое
лицо, с кривенькой усмешкой тонких, темных губ, указательный палец, касавшийся пола.
— Отлично, — сказал Самгин. Наконец
пред ним открывалась возможность поговорить о Марине. Он взглянул на Бердникова, тот усмехнулся, сморщил
лицо и, толкая его плечом, спросил...
Он нехорошо возбуждался. У него тряслись плечи, он совал голову вперед, желтоватое рыхлое
лицо его снова окаменело, глаза ослепленно мигали, губы, вспухнув, шевелились, красные, неприятно влажные. Тонкий голос взвизгивал, прерывался, в словах кипело бешенство. Самгин, чувствуя себя отвратительно, даже опустил голову, чтоб не видеть
пред собою противную дрожь этого жидкого тела.
«Вот», — вдруг решил Самгин, следуя за ней. Она дошла до маленького ресторана,
пред ним горел газовый фонарь, по обе стороны двери — столики, за одним играли в карты маленький, чем-то смешной солдатик и лысый человек с носом хищной птицы, на третьем стуле сидела толстая женщина, сверкали очки на ее широком
лице, сверкали вязальные спицы в руках и серебряные волосы на голове.
Кивнув головой, Самгин осторожно прошел в комнату, отвратительно пустую, вся мебель сдвинута в один угол. Он сел на пыльный диван, погладил ладонями
лицо, руки дрожали, а
пред глазами как бы стояло в воздухе обнаженное тело женщины, гордой своей красотой. Трудно было представить, что она умерла.
Пред ним почти физически ощутимо колебалась кругленькая, плотная фигурка, розовые кисти коротеньких рук, ласковое поглаживание
лица ладонями, а
лицо — некрасиво, туго наполненное жиром, неподвижное. И неприличные, красненькие глазки пьяницы.
В больнице, когда выносили гроб, он взглянул на
лицо Варвары, и теперь оно как бы плавало
пред его глазами, серенькое, остроносое, с поджатыми губами, — они поджаты криво и оставляют открытой щелочку в левой стороне рта, в щелочке торчит золотая коронка нижнего резца. Так Варвара кривила губы всегда во время ссор, вскрикивая...
Клим Иванович Самгин остановился
пред зеркалом, внимательно рассматривая свое
лицо.