Неточные совпадения
Обняв Клима, он поцеловал его в лоб, в
щеки, похлопал
по спине и добавил...
Но его не услышали. Перебивая друг друга, они толкали его. Макаров, сняв фуражку, дважды больно ударил козырьком ее
по колену Клима. Двуцветные, вихрастые волосы его вздыбились и придали горбоносому лицу не знакомое Климу, почти хищное выражение. Лида, дергая рукав шинели Клима, оскаливала зубы нехорошей усмешкой. У нее на
щеках вспыхнули красные пятна, уши стали ярко-красными, руки дрожали. Клим еще никогда не видел ее такой злой.
Заботы Марины, заставляя Нехаеву смущенно улыбаться, трогали ее, это Клим видел
по благодарному блеску глаз худенькой и жалкой девицы. Прозрачной рукой Нехаева гладила румяную
щеку подруги, и на бледной коже тыла ее ладони жилки, налитые кровью, исчезали.
Но Нехаева как-то внезапно устала, на
щеках ее, подкрашенных морозом, остались только розоватые пятна, глаза потускнели, она мечтательно заговорила о том, что жить всей душой возможно только в Париже, что зиму эту она должна бы провести в Швейцарии, но ей пришлось приехать в Петербург
по скучному делу о небольшом наследстве.
Он весь день прожил под впечатлением своего открытия, бродя
по лесу, не желая никого видеть, и все время видел себя на коленях пред Лидией, обнимал ее горячие ноги, чувствовал атлас их кожи на губах, на
щеках своих и слышал свой голос: «Я тебя люблю».
Говорил он долго и не совсем ясно понимая, что говорит.
По глазам Лидии Клим видел, что она слушает его доверчиво и внимательно. Она даже, как бы невольно, кивала головой, на
щеках ее вспыхивал и гас румянец, иногда она виновато опускала глаза, и все это усиливало его смелость.
Спивак, облокотясь о круглый стол, врытый в землю, сжимая
щеки ладонями, следила за красненькой букашкой, бестолково ползавшей
по столу.
Являлся женоподобно красивый иконописец из мастерской Рогожина Павел Одинцов и лысоватый, непоседливый резчик
по дереву Фомин, человек неопределенного возраста, тощий, с лицом крысы, с волосатой бородавкой на правой
щеке и близоруко прищуренными, но острыми глазами.
Громко всхлипнув, Сомова заткнула рот платком и несколько секунд кусала его, надувая
щеки, отчего слезы потекли
по ним быстрее.
Он видел, что у нее покраснели уши, вспыхивают
щеки, она притопывала каблуком в такт задорной музыке, барабанила пальцами
по колену своему; он чувствовал, что ее волнение опьяняет его больше, чем вызывающая игра Алины своим телом.
— Хорошо говорить многие умеют, а надо говорить правильно, — отозвался Дьякон и, надув
щеки, фыркнул так, что у него ощетинились усы. — Они там вовлекли меня в разногласия свои и смутили. А — «яко алчба богатства растлевает плоть, тако же богачество словесми душу растлевает». Я ведь в социалисты пошел
по вере моей во Христа без чудес, с единым токмо чудом его любви к человекам.
Иван Петрович стоял, прислонясь к фонарю, надув
щеки, оттопырив губы, шапка съехала на глаза ему, и вид у него был такой, точно он только что получил удар
по затылку.
— Даже чаем напою, — сказала Никонова, легко проведя ладонью
по голове и
щеке его. Она улыбнулась и не той обычной, насильственной своей улыбкой, а — хорошей, и это тотчас же привело Клима в себя.
Когда Самгин очнулся, — за окном, в молочном тумане, таяло серебряное солнце, на столе сиял самовар, высоко и кудряво вздымалась струйка пара, перед самоваром сидел, с газетой в руках, брат. Голова его по-солдатски гладко острижена, красноватые
щеки обросли купеческой бородой; на нем крахмаленная рубаха без галстука, синие подтяжки и необыкновенно пестрые брюки.
Через час Самгин шагал рядом с ним
по панели, а среди улицы за гробом шла Алина под руку с Макаровым; за ними — усатый человек, похожий на военного в отставке, небритый, точно в плюшевой маске на сизых
щеках, с толстой палкой в руке, очень потертый; рядом с ним шагал, сунув руки в карманы рваного пиджака, наклоня голову без шапки, рослый парень, кудрявый и весь в каких-то театрально кудрявых лохмотьях; он все поплевывал сквозь зубы под ноги себе.
Весь в новеньком, он был похож на приказчика из магазина готового платья. Потолстел, сытое лицо его лоснилось, маленький носик расплылся
по румяным
щекам, ноздри стали шире.
Самгин с досадой покосился на нее, говоря о бунте поручика в клубе. Дуняша слушала, приоткрыв по-детски рот, мигая, и медленно гладила
щеки свои волосами, забрав их в горсти.
Боль в
щеке была не сильная, но разлилась
по всему телу и ослабила Клима.
Но говорить он не мог, в горле шевелился горячий сухой ком, мешая дышать; мешала и Марина, заклеивая ранку на
щеке круглым кусочком пластыря. Самгин оттолкнул ее, вскочил на ноги, — ему хотелось кричать, он боялся, что зарыдает, как женщина. Шагая
по комнате, он слышал...
Заставляя себя любезно улыбаться, он присматривался к Дуняше с тревогой и видел:
щеки у нее побледнели, брови нахмурены; закусив губу, прищурясь, она смотрела на огонь лампы, из глаз ее текли слезинки. Она судорожно позванивала чайной ложкой
по бутылке.
— Именно в тихом! — воскликнул Бердников и, надув
щеки, удовлетворенно выдохнул струю воздуха. — По-русски, за самоварчиком! Прошу ко мне! Обитаю в пансионе, отличное убежище для сирот жизни, русская дама содержит, посольские наши охотно посещают…
Сквозь холодное белое месиво снега, наполненное глуховатым, влажным ‹стуком› лошадиных подков и шорохом резины колес
по дереву торцов, ехали медленно, долго, мокрые снежинки прилеплялись к стеклам очков и коже
щек, — всё это не успокаивало.
Сидели в большой полутемной комнате, против ее трех окон возвышалась серая стена, тоже изрезанная окнами.
По грязным стеклам,
по балконам и железной лестнице, которая изломанной линией поднималась на крышу, ясно было, что это окна кухонь. В одном углу комнаты рояль, над ним черная картина с двумя желтыми пятнами, одно изображало
щеку и солидный, толстый нос, другое — открытую ладонь. Другой угол занят был тяжелым, черным буфетом с инкрустацией перламутром, буфет похож на соединение пяти гробов.
Здесь собрались интеллигенты и немало фигур, знакомых лично или
по иллюстрациям: профессора, не из крупных, литераторы, пощипывает бородку Леонид Андреев, с его красивым бледным лицом, в тяжелой шапке черных волос, унылый «последний классик народничества», редактор журнала «Современный мир», Ногайцев, Орехова, ‹Ерухимович›, Тагильский, Хотяинцев, Алябьев, какие-то шикарно одетые дамы, оригинально причесанные, у одной волосы лежали на ушах и на
щеках так, что лицо казалось уродливо узеньким и острым.
— Социализм,
по его идее, древняя, варварская форма угнетения личности. — Он кричал, подвывая на высоких нотах, взбрасывал голову, прямые пряди черных волос обнажали на секунду угловатый лоб, затем падали на уши, на
щеки, лицо становилось узеньким, трепетали губы, дрожал подбородок, но все-таки Самгин видел в этой маленькой тощей фигурке нечто игрушечное и комическое.