Неточные совпадения
Утомленная муками родов, Вера Петровна не ответила. Муж на минуту задумался, устремив голубиные
глаза свои в окно, в небеса, где облака, изорванные ветром, напоминали и ледоход на реке, и мохнатые кочки болота. Затем Самгин начал озабоченно перечислять, пронзая воздух коротеньким и пухлым
пальцем...
И, барабаня
пальцами по подбородку, разглядывая потолок белками
глаз, он продолжал однотонно...
Встречу непонятно, неестественно ползла, расширяясь, темная яма, наполненная взволнованной водой, он слышал холодный плеск воды и видел две очень красные руки; растопыривая
пальцы, эти руки хватались за лед на краю, лед обламывался и хрустел. Руки мелькали, точно ощипанные крылья странной птицы, между ними подпрыгивала гладкая и блестящая голова с огромными
глазами на окровавленном лице; подпрыгивала, исчезала, и снова над водою трепетали маленькие, красные руки. Клим слышал хриплый вой...
Клим подошел к дяде, поклонился, протянул руку и опустил ее: Яков Самгин, держа в одной руке стакан с водой,
пальцами другой скатывал из бумажки шарик и, облизывая губы, смотрел в лицо племянника неестественно блестящим взглядом серых
глаз с опухшими веками. Глотнув воды, он поставил стакан на стол, бросил бумажный шарик на пол и, пожав руку племянника темной, костлявой рукой, спросил глухо...
В темно-синем пиджаке, в черных брюках и тупоносых ботинках фигура Дронова приобрела комическую солидность. Но лицо его осунулось,
глаза стали неподвижней, зрачки помутнели, а в белках явились красненькие жилки, точно у человека, который страдает бессонницей. Спрашивал он не так жадно и много, как прежде, говорил меньше, слушал рассеянно и, прижав локти к бокам, сцепив
пальцы, крутил большие, как старик. Смотрел на все как-то сбоку, часто и устало отдувался, и казалось, что говорит он не о том, что думает.
Клим вдруг испугался ее гнева, он плохо понимал, что она говорит, и хотел только одного: остановить поток ее слов, все более резких и бессвязных. Она уперлась
пальцем в лоб его, заставила поднять голову и, глядя в
глаза, спросила...
Кутузов зашипел, грозя ему
пальцем, потому что Спивак начал играть Моцарта. Осторожно подошел Туробоев и присел на ручку дивана, улыбнувшись Климу. Вблизи он казался старше своего возраста, странно белая кожа его лица как бы припудрена, под
глазами синеватые тени, углы рта устало опущены. Когда Спивак кончил играть, Туробоев сказал...
Пила и ела она как бы насилуя себя, почти с отвращением, и было ясно, что это не игра, не кокетство. Ее тоненькие
пальцы даже нож и вилку держали неумело, она брезгливо отщипывала маленькие кусочки хлеба, птичьи
глаза ее смотрели на хлопья мякиша вопросительно, как будто она думала: не горько ли это вещество, не ядовито ли?
— Нет, вы подумайте, — полушепотом говорила Нехаева, наклонясь к нему, держа в воздухе дрожащую руку с тоненькими косточками
пальцев;
глаза ее неестественно расширены, лицо казалось еще более острым, чем всегда было. Он прислонился к спинке стула, слушая вкрадчивый полушепот.
Клим не мог представить его иначе, как у рояля, прикованным к нему, точно каторжник к тачке, которую он не может сдвинуть с места. Ковыряя
пальцами двуцветные кости клавиатуры, он извлекал из черного сооружения негромкие ноты, необыкновенные аккорды и, склонив набок голову, глубоко спрятанную в плечи, скосив
глаза, присматривался к звукам. Говорил он мало и только на две темы: с таинственным видом и тихим восторгом о китайской гамме и жалобно, с огорчением о несовершенстве европейского уха.
Лютов ткнул в грудь свою, против сердца, указательным
пальцем и повертел им, точно штопором. Неуловимого цвета, но очень блестящие
глаза его смотрели в лицо Клима неприятно щупающим взглядом; один
глаз прятался в переносье, другой забегал под висок. Они оба усмешливо дрогнули, когда Клим сказал...
— Тебе трудно живется? — тихо и дружелюбно спросил Макаров. Клим решил, что будет значительнее, если он не скажет ни да, ни нет, и промолчал, крепко сжав губы. Пошли пешком, не быстро. Клим чувствовал, что Макаров смотрит на него сбоку печальными
глазами. Забивая
пальцами под фуражку непослушные вихры, он тихо рассказывал...
Розовыми
пальцами, ногти которых блестели, как перламутр, она брала конфекты и, откусывая от них маленькие кусочки, хвасталась белизною зубов. Голос ее звучал добродушно, масляные
глаза ласково поблескивали.
На ее место тяжело сел Иноков; немного отодвинув стул в сторону от Клима, он причесал
пальцами рыжеватые, длинные волосы и молча уставил голубые
глаза на Алину.
Вот она смотрит на него, расширив
глаза, сквозь смуглую кожу ее щек проступил яркий румянец, и
пальцы руки ее, лежащей на колене, дрожат.
Стремительные
глаза Лютова бегали вокруг Самгина, не в силах остановиться на нем, вокруг дьякона, который разгибался медленно, как будто боясь, что длинное тело его не уставится в комнате. Лютов обожженно вертелся у стола, теряя туфли с босых ног; садясь на стул, он склонялся головою до колен, качаясь, надевал туфлю, и нельзя было понять, почему он не падает вперед, головою о пол. Взбивая
пальцами сивые волосы дьякона, он взвизгивал...
И часто бывало так, что взволнованный ожиданием или чем-то иным неугомонный человек, подталкиваемый их локтями, оказывался затисканным во двор. Это случилось и с Климом. Чернобородый человек посмотрел на него хмурым взглядом темных
глаз и через минуту наступил каблуком на
пальцы ноги Самгина. Дернув ногой, Клим толкнул его коленом в зад, — человек обиделся...
Клим пораженно провожал
глазами одну из телег. На нее был погружен лишний человек, он лежал сверх трупов, аккуратно положенных вдоль телеги, его небрежно взвалили вкось, почти поперек их, и он высунул из-под брезента голые, разномерные руки; одна была коротенькая, торчала деревянно и растопырив
пальцы звездой, а другая — длинная, очевидно, сломана в локтевом сгибе; свесившись с телеги, она свободно качалась, и кисть ее, на которой не хватало двух
пальцев, была похожа на клешню рака.
А когда подняли ее тяжелое стекло, старый китаец не торопясь освободил из рукава руку, рукав как будто сам, своею силой, взъехал к локтю, тонкие, когтистые
пальцы старческой, железной руки опустились в витрину, сковырнули с белой пластинки мрамора большой кристалл изумруда, гордость павильона, Ли Хунг-чанг поднял камень на уровень своего
глаза, перенес его к другому и, чуть заметно кивнув головой, спрятал руку с камнем в рукав.
Иноков вздохнул, оглянулся и
пальцами обеих рук вытер
глаза; лицо его, потеряв обычное выражение хмурости, странно обмякло.
Самгин видел, что Маракуеву тоже скучно слушать семинарскую мудрость Дьякона, студент нетерпеливо барабанил
пальцами по столу, сложив губы так, как будто хотел свистнуть. Варвара слушала очень внимательно,
глаза ее были сдвинуты в сторону философа недоверчиво и неприязненно. Она шепнула Климу...
Он видел, что Макаров уже не тот человек, который ночью на террасе дачи как бы упрашивал, умолял послушать его домыслы. Он держался спокойно, говорил уверенно. Курил меньше, но, как всегда, дожигал спички до конца. Лицо его стало жестким, менее подвижным, и взгляд углубленных
глаз приобрел выражение строгое, учительное. Маракуев, покраснев от возбуждения, подпрыгивая на стуле, спорил жестоко, грозил противнику
пальцем, вскрикивал...
Он крепко потер
пальцами неугомонные
глаза свои, выпил вино и снова повалился на диван.
— Я к вам вот почему, — объяснял Дунаев, скосив
глаза на стол, загруженный книгами, щупая
пальцами «Наш край». — Не знаете — товарища Варвару не тревожили, цела она?
Дмитрий встретил его с тихой, осторожной, но все-таки с тяжелой и неуклюжей радостью, до боли крепко схватил его за плечи жесткими
пальцами, мигая, улыбаясь, испытующе заглянул в
глаза и сочным голосом одобрительно проговорил...
Глаза ее погасли, она снова взяла книгу и наклонила над нею скучное лицо свое. Самгин, барабаня
пальцами, подумал...
— Вы — оптимист, — возражал ему большой, толстогубый Тарасов, выдувая в как ф, грозя
пальцем и разглядывая Змиева неподвижным, мутноватым взглядом темных
глаз. — Что значит: Россия пробуждается? Ну, признаем, что у нас завелся еще двуглавый орел в лице двух социалистических, скажем, партий. Но — это не на земле, а над землей.
Варвара неприлично и до слез хохотала, Самгин, опасаясь, что квартирант обидится, посматривал на нее укоризненно. Но Митрофанов не обижался, ему, видимо, нравилось смешить молодую женщину, он вытаскивал из кармана руку и с улыбкой в бесцветных
глазах разглаживал
пальцем редковолосые усы.
Варвара смотрела на него испуганно и не скрывая изумления, — Лютов вдруг опьянел, его косые
глаза потеряли бойкость, он дергался, цапал
пальцами вилку и не мог поймать ее.
Свирепо вытаращив
глаза, колотя себя кулаком по колену, Митрофанов протянул другую руку к Варваре, растопыря
пальцы, как бы намереваясь схватить ее за горло.
Ее голубые
глаза были даже красноречивы, темнея в минуты возбуждения досиня; тогда они смотрели так тепло, что хотелось коснуться до них
пальцем, чтоб ощутить эту теплоту.
Лицо у него смуглое, четкой, мелкой лепки, а лоб слишком высок, тяжел и давит это почти красивое, но очень носатое лицо. Большие, янтарного цвета
глаза лихорадочно горят, в глубоких глазницах густые тени. Нервными
пальцами скатывая аптечный рецепт в трубочку, он говорит мягким голосом и немножко картавя...
Этой части города он не знал, шел наугад, снова повернул в какую-то улицу и наткнулся на группу рабочих, двое были удобно, головами друг к другу, положены к стене, под окна дома, лицо одного — покрыто шапкой: другой, небритый, желтоусый, застывшими
глазами смотрел в сизое небо, оно крошилось снегом; на каменной ступени крыльца сидел пожилой человек в серебряных очках, толстая женщина, стоя на коленях, перевязывала ему ногу выше ступни, ступня была в крови, точно в красном носке, человек шевелил
пальцами ноги, говоря негромко, неуверенно...
Из-под ее красных
пальцев на шею за воротник текла кровь, а из круглых и недоумевающих девичьих
глаз — слезы.
Ее изумленное восклицание было вызвано тем, что Алина, сбросив шубу на пол, прислонясь к стене, закрыла лицо руками и сквозь
пальцы глухо, но внятно выругалась площадными словами. Самгин усмехнулся, — это понравилось ему, это еще более унижало женщину в его
глазах.
— Народ бьют. Там, — он деревянно протянул руку, показывая
пальцем в окно, — прохожему прямо в
глаза выстрелили. Невозможное дело.
Покраснев, щупая
пальцами пуговицы кофты и некрасиво широко раскрыв зеленые
глаза, она подошла к Самгину.
— Сегодня — пою! Ой, Клим, страшно! Ты придешь? Ты — речи народу говорил? Это тоже страшно? Это должно быть страшнее, чем петь! Я ног под собою не слышу, выходя на публику, холод в спине, под ложечкой — тоска!
Глаза,
глаза,
глаза, — говорила она, тыкая
пальцем в воздух. — Женщины — злые, кажется, что они проклинают меня, ждут, чтоб я сорвала голос, запела петухом, — это они потому, что каждый мужчина хочет изнасиловать меня, а им — завидно!
Не найдя слова, она щелкнула
пальцами, затем сняла очки, чтоб поправить сетку на голове; темные зрачки ее
глаз были расширены, взгляд беспокоен, но это очень молодило ее. Пользуясь паузой, Самгин спросил...
Поезд стоял утомительно долго; с вокзала пришли рябой и жена его, — у нее срезали часы; она раздраженно фыркала, выковыривая
пальцем скупые слезы из покрасневших
глаз.
У него было круглое лицо в седой, коротко подстриженной щетине, на верхней губе щетина — длиннее, чем на подбородке и щеках, губы толстые и такие же толстые уши, оттопыренные теплым картузом. Под густыми бровями — мутновато-серые
глаза. Он внимательно заглянул в лицо Самгина, осмотрел рябого, его жену, вынул из кармана толстого пальто сверток бумаги, развернул, ощупал, нахмурясь,
пальцами бутерброд и сказал...
Говорил Самойлов не спеша, усталым глуховатым голосом и легко, как человек, привыкший говорить много.
Глаза у него были темные, печальные, а под ними — синеватые мешки. Самгин, слушая его, барабанил
пальцами по столу, как бы желая намекнуть этим шумом, что говорить следует скорее. Барабанил и думал...
«Посмотрим, как делают религию на заводе искусственных минеральных вод! Но — как же я увижу?» Подвинув ногу по мягкому на полу, он уперся ею в стену, а пошарив по стене рукою, нашел тряпочку, пошевелил ее, и пред
глазами его обнаружилась продолговатая, шириною в
палец, светлая полоска.
Пред
глазами плавало серое лицо, с кривенькой усмешкой тонких, темных губ, указательный
палец, касавшийся пола.
И, поглаживая животище, вздувшийся почти до подбородка, похлопывая его ладонью, сверкая изумрудом на
пальце и улыбочкой в
глазах, он докончил...
Лицо Попова налилось бурой кровью,
глаза выкатились, казалось, что он усиленно старается не задремать, но волосатые
пальцы нервозно барабанили по коленям, голова вращалась так быстро, точно он искал кого-то в толпе и боялся не заметить. На тестя он посматривал сердито, явно не одобряя его болтовни, и Самгин ждал, что вот сейчас этот неприятный человек начнет возражать тестю и затрещит бесконечный, бесплодный, юмористически неуместный на этом параде красивых женщин диалог двух русских, которые все знают.
— Петровна, — сказала Тося, проходя мимо ее, и взмахнула рукой, точно желая ударить старушку, но только указала на нее через плечо большим
пальцем. Старушка, держа в руках по бутылке, приподняла голову и кивнула ею, — лицо у нее было остроносое, птичье, и
глаза тоже птичьи, кругленькие, черные.
В конце концов было весьма приятно сидеть за столом в маленькой, уютной комнате, в теплой, душистой тишине и слушать мягкий, густой голос красивой женщины. Она была бы еще красивей, если б лицо ее обладало большей подвижностью, если б темные
глаза ее были мягче. Руки у нее тоже красивые и очень ловкие
пальцы.
— Простите, не встану, — сказал он, подняв руку, протягивая ее. Самгин, осторожно пожав длинные сухие
пальцы, увидал лысоватый череп, как бы приклеенный к спинке кресла, серое, костлявое лицо, поднятое к потолку, украшенное такой же бородкой, как у него, Самгина, и под высоким лбом — очень яркие
глаза.
Да, у Краснова руки были странные, они все время, непрерывно, по-змеиному гибко двигались, как будто не имея костей от плеч до
пальцев. Двигались как бы нерешительно, слепо, но
пальцы цепко и безошибочно ловили все, что им нужно было: стакан вина, бисквит, чайную ложку. Движения этих рук значительно усиливали неприятное впечатление рассказа. На слова Юрина Краснов не обратил внимания; покачивая стакан, глядя невидимыми
глазами на игру огня в красном вине, он продолжал все так же вполголоса, с трудом...