Неточные совпадения
Отец рассказывал лучше бабушки и всегда что-то такое, чего мальчик
не замечал за собой,
не чувствовал в себе. Иногда Климу даже казалось, что отец сам выдумал слова и поступки, о которых говорит, выдумал для того, чтоб похвастаться сыном, как он хвастался изумительной точностью хода своих часов, своим умением играть в карты и
многим другим.
«Возможно, что так же смотрят на меня
многие, только я
не замечаю этого.
Не симпатичен? В симпатиях я
не нуждаюсь».
Захлестывая панели, толпа
сметала с них людей, но сама как будто
не росла, а, становясь только плотнее, тяжелее, двигалась более медленно. Она
не успевала поглотить и увлечь всех людей,
многие прижимались к стенам, забегали в ворота, прятались в подъезды и магазины.
Передовой солдат прошел мимо Дьякона,
не обращая внимания на его хриплые крики, даже как будто и
не заметив его; так же равнодушно прошли и еще
многие, — мучительно медленно шли они.
Самгин подумал о том, что года два тому назад эти люди еще
не смели говорить так открыто и на такие темы. Он отметил, что говорят
много пошлостей, но это можно объяснить формой, а
не смыслом.
Самгину показалось, что глаза Марины смеются. Он
заметил, что
многие мужчины и женщины смотрят на нее
не отрываясь, покорно, даже как будто с восхищением. Мужчин могла соблазнять ее величавая красота, а женщин чем привлекала она? Неужели она проповедует здесь? Самгин нетерпеливо ждал. Запах сырости становился теплее, гуще. Тот, кто вывел писаря, возвратился, подошел к столу и согнулся над ним, говоря что-то Лидии; она утвердительно кивала головой, и казалось, что от очков ее отскакивают синие огни…
— Дом продать — дело легкое, — сказал он. — Дома в цене, покупателей — немало. Революция спугнула помещиков,
многие переселяются в Москву. Давай, выпьем.
Заметил, какой студент сидит? Новое издание… Усовершенствован. В тюрьму за политику
не сядет, а если сядет, так за что-нибудь другое. Эх, Клим Иваныч,
не везет мне, — неожиданно заключил он отрывистую, сердитую свою речь.
— «Интеллигенция любит только справедливое распределение богатства, но
не самое богатство, скорее она даже ненавидит и боится его». Боится? Ну, это ерундоподобно.
Не очень боится в наши дни. «В душе ее любовь к бедным обращается в любовь к бедности». Мм —
не замечал. Нет, это чепуховидно. Еще что? Тут
много подчеркнуто, черт возьми! «До последних, революционных лет творческие, даровитые натуры в России как-то сторонились от революционной интеллигенции,
не вынося ее высокомерия и деспотизма…»
— Да. В таких серьезных случаях нужно особенно твердо помнить, что слова имеют коварное свойство искажать мысль. Слово приобретает слишком самостоятельное значение, — ты, вероятно,
заметил, что последнее время весьма
много говорят и пишут о логосе и даже явилась какая-то секта словобожцев. Вообще слово завоевало так
много места, что филология уже как будто
не подчиняется логике, а только фонетике… Например: наши декаденты, Бальмонт, Белый…
— Осталось неизвестно, кто убил госпожу Зотову? Плохо работает ваша полиция. Наш Скотланд-ярд узнал бы, о да! Замечательная была русская женщина, — одобрил он. — Несколько… как это говорится? — обре-ме-не-на знаниями, которые
не имеют практического значения, но все-таки обладала сильным практическим умом. Это я
замечаю у
многих: русские как будто стыдятся практики и прячут ее, орнаментируют религией, философией, этикой…
Занятая призванием Червева, княгиня
не замечала многого, на что во всякое другое время она, наверно, обратила бы свое внимание. Упущения этого рода особенно выражались по отношению к княжне Анастасии, которая, не входя в интересы матери и не понимая ее хлопот и нетерпения, находила в это время свой дом особенно скучным. На свет, конечно, нельзя было жаловаться, свет не отрекался от княгини и посещал ее, но княжне этого было мало: ей хотелось предаться ему всем своим существом.
Неточные совпадения
Хлестаков. Да, и в журналы
помещаю. Моих, впрочем,
много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж и названий даже
не помню. И всё случаем: я
не хотел писать, но театральная дирекция говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь». Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же в один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“ и „Московский телеграф“… все это я написал.
Носила я Демидушку // По поженкам… лелеяла… // Да взъелася свекровь, // Как зыкнула, как рыкнула: // «Оставь его у дедушки, //
Не много с ним нажнешь!» // Запугана, заругана, // Перечить
не посмела я, // Оставила дитя.
Как ни были забиты обыватели, но и они восчувствовали. До сих пор разрушались только дела рук человеческих, теперь же очередь доходила до дела извечного, нерукотворного.
Многие разинули рты, чтоб возроптать, но он даже
не заметил этого колебания, а только как бы удивился, зачем люди мешкают.
Чем больше он узнавал брата, тем более
замечал, что и Сергей Иванович и
многие другие деятели для общего блага
не сердцем были приведены к этой любви к общему благу, но умом рассудили, что заниматься этим хорошо, и только потому занимались этим.
Но для него, знавшего ее, знавшего, что, когда он ложился пятью минутами позже, она
замечала и спрашивала о причине, для него, знавшего, что всякие свои радости, веселье, горе, она тотчас сообщала ему, — для него теперь видеть, что она
не хотела
замечать его состояние, что
не хотела ни слова сказать о себе, означало
многое.