Неточные совпадения
Споры с Марьей Романовной кончились тем, что однажды утром она ушла со двора вслед за возом своих вещей, ушла,
не простясь ни с кем, шагая величественно, как всегда,
держа в одной
руке саквояж с инструментами, а другой прижимая к плоской груди черного, зеленоглазого кота.
Размахивая тонкими
руками, прижимая их ко впалой груди, он
держал голову так странно, точно его, когда-то, сильно ударили
в подбородок, с той поры он, невольно взмахнув головой, уже
не может опустить ее и навсегда принужден смотреть вверх.
— Вероятно,
не все, — сердито и неуместно громко ответил Иноков; он шел,
держа шляпу
в руке, нахмурясь, глядя
в землю.
Надув волосатое лицо, он действовал
не торопясь,
в жестах его было что-то даже пренебрежительное; по тому, как он
держал в руках бумаги, было видно, что он часто играет
в карты.
Свесив с койки ноги
в сапогах, давно
не чищенных, ошарканных галошами, опираясь спиною о стену, Кутузов
держал в одной
руке блюдце,
в другой стакан чаю и говорил знакомое Климу...
Но уйти он
не торопился, стоял пред Варварой,
держа ее
руку в своей, и думал, что дома его ждет скука, ждут беспокойные мысли о Лидии, о себе.
Пела она, размахивая пенсне на черном шнурке, точно пращой, и пела так, чтоб слушатели поняли: аккомпаниатор мешает ей. Татьяна, за спиной Самгина, вставляла
в песню недобрые словечки, у нее, должно быть, был неистощимый запас таких словечек, и она разбрасывала их
не жалея.
В буфет вошли Лютов и Никодим Иванович, Лютов шагал, ступая на пальцы ног, сафьяновые сапоги его мягко скрипели, саблю он
держал обеими
руками, за эфес и за конец, поперек живота; писатель, прижимаясь плечом к нему, ворчал...
Держа в руках чашку чая, Варвара слушала ее почтительно и с тем напряжением, которое является на лице человека, когда он и хочет, но
не может попасть
в тон собеседника.
— Четвертную, — сказал человек,
не повышая голоса, и начал жевать,
держа в одной
руке нож, другой подкатывая к себе арбуз.
А рабочие шли все так же густо, нестройно и
не спеша; было много сутулых, многие
держали руки в карманах и за спиною. Это вызвало
в памяти Самгина снимок с чьей-то картины, напечатанный
в «Ниве»: чудовищная фигура Молоха, и к ней, сквозь толпу карфагенян, идет, согнувшись, вереница людей, нанизанных на цепь, обреченных
в жертву страшному богу.
Особенно звонко и тревожно кричали женщины. Самгина подтолкнули к свалке, он очутился очень близко к человеку с флагом, тот все еще
держал его над головой, вытянув
руку удивительно прямо: флаг был
не больше головного платка, очень яркий, и струился
в воздухе, точно пытаясь сорваться с палки. Самгин толкал спиною и плечами людей сзади себя, уверенный, что человека с флагом будут бить. Но высокий, рыжеусый, похожий на переодетого солдата, легко согнул
руку, державшую флаг, и сказал...
Рядом с ним мелко шагал, тыкая
в землю зонтиком, бережно
держа в руке фуражку, историк Козлов, розовое его личико было смочено потом или слезами, он тоже пел, рот его открыт, губы шевелились, но голоса
не слышно было, над ним возвышалось слепое, курдючное лицо Воронова, с круглой дырой
в овчинной бороде.
Самгин, передвигаясь с людями, видел, что казаки разбиты на кучки, на единицы и
не нападают, а защищаются; уже несколько всадников сидело
в седлах спокойно,
держа поводья обеими
руками, а один, без фуражки, сморщив лицо, трясся, точно смеясь. Самгин двигался и кричал...
Шествие замялось. Вокруг гроба вскипело
не быстрое, но вихревое движение, и гроб — бесформенная масса красных лент, венков, цветов — как будто поднялся выше; можно было вообразить, что его
держат не на плечах, а на
руках, взброшенных к небу. Со двора консерватории вышел ее оркестр, и
в серый воздух, под низкое, серое небо мощно влилась величественная музыка марша «На смерть героя».
Папироса погасла. Спички пропали куда-то. Он лениво поискал их,
не нашел и стал снимать ботинки, решив, что
не пойдет
в спальню: Варвара, наверное, еще
не уснула, а слушать ее глупости противно.
Держа ботинок
в руке, он вспомнил, что вот так же на этом месте сидел Кутузов.
С Поварской вышел высокий солдат,
держа в обеих
руках винтовку, а за ним, разбросанно, шагах
в десяти друг от друга, двигались
не торопясь маленькие солдатики и человек десять штатских с ружьями;
в центре отряда ехала пушечка — толщиной с водосточную трубу; хобот ее, немножко наклонясь, как будто нюхал булыжник площади, пересыпанный снегом, точно куриные яйца мякиной.
Депсамес обратился к ней;
в одной
руке у него сверкала вилка,
в другой он
держал кусок хлеба, — давно уже
держал его,
не находя времени съесть.
— Меня? Разве я за настроения моего поверенного ответственна? Я говорю
в твоих интересах. И — вот что, — сказала она, натягивая перчатку на пальцы левой
руки, — ты возьми-ка себе Мишку, он тебе и комнаты приберет и книги будет
в порядке
держать, —
не хочешь обедать с Валентином — обед подаст. Да заставил бы его и бумаги переписывать, — почерк у него — хороший. А мальчишка он — скромный, мечтатель только.
— Это ужасно! — сочувственно откликнулся парижанин. — И все потому, что
не хватает денег. А мадам Муромская говорит, что либералы — против займа во Франции. Но, послушайте, разве это политика? Люди хотят быть нищими… Во Франции революцию делали богатые буржуа, против дворян, которые уже разорились, но
держали короля
в своих
руках, тогда как у вас, то есть у нас, очень трудно понять — кто делает революцию?
— Я? Я — по-дурацки говорю. Потому что ничего
не держится
в душе… как
в безвоздушном пространстве. Говорю все, что
в голову придет, сам перед собой играю шута горохового, — раздраженно всхрапывал Безбедов; волосы его, высохнув, торчали дыбом, — он выпил вино, забыв чокнуться с Климом, и,
держа в руке пустой стакан, сказал, глядя
в него: — И боюсь, что на меня, вот — сейчас, откуда-то какой-то страх зверем бросится.
Самгин решал вопрос: идти вперед или воротиться назад? Но тут из двери мастерской для починки швейных машин вышел
не торопясь высокий, лысоватый человек с угрюмым лицом,
в синей грязноватой рубахе,
в переднике; правую
руку он
держал в кармане, левой плотно притворил дверь и запер ее, точно выстрелив ключом. Самгин узнал и его, — этот приходил к нему с девицей Муравьевой.
Он сосчитал огни свеч: двадцать семь. Четверо мужчин — лысые, семь человек седых. Кажется, большинство их, так же как и женщин, все люди зрелого возраста. Все — молчали, даже
не перешептывались. Он
не заметил, откуда появился и встал около помоста Захарий; как все,
в рубахе до щиколоток, босой, он один из всех мужчин
держал в руке толстую свечу; к другому углу помоста легко подбежала маленькая, — точно подросток, — коротковолосая, полуседая женщина, тоже с толстой свечой
в руке.
И Бердников похабно выругался. Самгин
не помнил, как он выбежал на улицу. Вздрагивая, задыхаясь, он шагал,
держа шляпу
в руке, и мысленно истерически вопил, выл...
— Нет. Я
не люблю Андреева, — ответила она,
держа в руке рюмку с коньяком. — Я все старичков читаю — Гончарова, Тургенева, Писемского…
Держа в одной
руке щетку, приглаживая пальцами другой седоватые виски, он минуты две строго рассматривал лицо свое, ни о чем
не думая, прислушиваясь к себе. Лицо казалось ему значительным и умным. Несколько суховатое, но тонкое лицо человека, который
не боится мыслить свободно и органически враждебен всякому насилию над независимой мыслью, всем попыткам ограничить ее.
Читал он все более раздражающе неприятно, все шаркал ногами, подпрыгивал на стуле, качался,
держа гранки
в руке, неподвижно вытянутой вперед, приближая к ним лицо и почему-то
не желая,
не догадываясь согнуть
руку, приблизить ее к лицу.
В эту минуту явилась необходимость посетить уборную, она помещалась
в конце коридора, за кухней, рядом с комнатой для прислуги. Самгин поискал
в столовой свечу,
не нашел и отправился,
держа коробку спичек
в руках.
В коридоре кто-то возился, сопел, и это было так неожиданно, что Самгин, уронив спички, крикнул...
«Это
не самая плохая из историй борьбы королей с дворянством. Король и дворянство, — повторил он, ища какой-то аналогии. — Завоевал трон, истребив лучших дворян. Тридцать лет царствовал.
Держал в своих
руках судьбу Пушкина».
Убедило его
в этом напряженное внимание Фроленкова и Денисова, кумовья сидели
не шевелясь, застыв
в неподвижности до того, что Фроленков,
держа в одной
руке чайную ложку с медом, а другой придерживая стакан,
не решался отправить ложку
в рот, мед таял и капал на скатерть, а когда безмолвная супруга что-то прошептала ему, он,
в ответ ей, сердито оскалил зубы.
За большим столом военные и штатские люди, мужчины и женщины, стоя, с бокалами
в руках, запели «Боже, царя храни» отчаянно громко и оглушая друг друга, должно быть,
не слыша, что поют неверно, фальшиво. Неистовое пение оборвалось на словах «сильной
державы» — кто-то пронзительно закричал...
Дмитрий явился
в десятом часу утра, Клим Иванович еще
не успел одеться. Одеваясь, он посмотрел
в щель неприкрытой двери на фигуру брата.
Держа руки за спиной, Дмитрий стоял пред книжным шкафом, на сутулых плечах висел длинный, до колен, синий пиджак, черные брюки заправлены за сапоги.