Неточные совпадения
Встретили группу английских
офицеров, впереди их автоматически шагал неестественно высокий человек с
лицом из трех костей, в белой чалме на длинной голове, со множеством орденов на груди, узкой и плоской.
Полицейский выпрямился, стукнув шашкой о стол, сделал строгое
лицо, но выпученные глаза его улыбались, а
офицер, не поднимая головы, пробормотал...
Из коридора к столу осторожно, даже благоговейно, как бы к причастию, подошли двое штатских, ночной сторож и какой-то незнакомый человек, с измятым, неясным
лицом, с забинтованной шеей, это от него пахло йодоформом. Клим подписал протокол,
офицер встал, встряхнулся, проворчал что-то о долге службы и предложил Самгину дать подписку о невыезде. За спиной его полицейский подмигнул Инокову глазом, похожим на голубиное яйцо, Иноков дружески мотнул встрепанной головой.
Но ехать домой он не думал и не поехал, а всю весну, до экзаменов, прожил, аккуратно посещая университет, усердно занимаясь дома. Изредка, по субботам, заходил к Прейсу, но там было скучно, хотя явились новые люди: какой-то студент института гражданских инженеров, длинный, с деревянным
лицом, драгун,
офицер Сумского полка, очень франтоватый, но все-таки похожий на молодого купчика, который оделся военным скуки ради. Там все считали; Тагильский лениво подавал цифры...
— Ваша фамилия? — спросил его жандармский
офицер и, отступив от кровати на шаг, встал рядом с человеком в судейском мундире; сбоку от них стоял молодой солдат, подняв руку со свечой без подсвечника, освещая
лицо Клима; дверь в столовую закрывала фигура другого жандарма.
— Ваша фамилия? — строго повторил
офицер, молодой, с
лицом очень бледным и сверкающими глазами. Самгин нащупал очки и, вздохнув, назвал себя.
В столовой, у стола, сидел другой
офицер, небольшого роста, с темным
лицом, остроносый, лысоватый, в седой щетине на черепе и верхней губе, человек очень пехотного вида; мундир его вздулся на спине горбом, воротник наехал на затылок. Он перелистывал тетрадки и, когда вошел Клим, спросил, взглянув на него плоскими глазами...
Через минуту Самгин имел основание думать, что должно повториться уже испытанное им: он сидел в кабинете у стола,
лицом к свету, против него, за столом, помещался
офицер, только обстановка кабинета была не такой домашней, как у полковника Попова, а — серьезнее, казенней.
Офицер вскинул голову, вытянул ноги под стол, а руки спрятал в карманы, на
лице его явилось выражение недоумевающее. Потянув воздух носом, он крякнул и заговорил негромко, размышляющим тоном...
Самгин видел, как под напором зрителей пошатывается стена городовых, он уже хотел выбраться из толпы, идти назад, но в этот момент его потащило вперед, и он очутился на площади,
лицом к
лицу с полицейским
офицером,
офицер был толстый, скреплен ремнями, как чемодан, а
лицом очень похож на редактора газеты «Наш край».
Сюртук студента, делавший его похожим на
офицера, должно быть, мешал ему расти, и теперь, в «цивильном» костюме, Стратонов необыкновенно увеличился по всем измерениям, стал еще длиннее, шире в плечах и бедрах, усатое
лицо округлилось, даже глаза и рот стали как будто больше. Он подавлял Самгина своим объемом, голосом, неуклюжими движениями циркового борца, и почти не верилось, что этот человек был студентом.
Клим Самгин, бросив на стол деньги, поспешно вышел из зала и через минуту, застегивая пальто, стоял у подъезда ресторана. Три
офицера, все с праздничными
лицами, шли в ногу, один из них задел Самгина и весело сказал...
Лицом к солдатам стоял
офицер, спина его крест-накрест связана ремнями, размахивая синенькой полоской обнаженной шашки, указывая ею в сторону Зимнего дворца, он, казалось, собирался перепрыгнуть через солдат, другой
офицер, чернобородый, в белых перчатках, стоял
лицом к Самгину, раскуривая папиросу, вспыхивали спички, освещая его глаза.
За спиною курносеньких солдат на площади расхаживали
офицеры, а перед фронтом не было ни одного, только унтер-офицер, тоже не крупный, с
лицом преждевременно одряхлевшего подростка, лениво покрикивал...
Слышал, как рыжий
офицер, стоя
лицом к солдатам, матерно ругался, грозя кулаком в перчатке, тыкая в животы концом шашки, как он, повернувшись к ним спиной и шагнув вперед, воткнул шашку в подростка и у того подломились руки.
Горбоносый казацкий
офицер, поставив коня своего боком к фронту и наклонясь, слушал большого, толстого полицейского пристава; пристав поднимал к нему руки в белых перчатках, потом, обернувшись к толпе
лицом, закричал и гневно и умоляюще...
Подошли к поезду, —
офицер остановился у подножки вагона и, пристально разглядывая
лицо Самгина, пробормотал...
Жандарм посторонился, его место заняли чернобородый
офицер и судейский чиновник, горбоносый, в пенсне, с костлявым ироническим
лицом.
Самгин хотел сказать, что не нуждается в заботах о нем, но — молча кивнул головой. Чиновник и
офицер ушли в другое купе, и это несколько успокоило Крэйтона, он вытянулся, закрыл глаза и, должно быть, крепко сжал зубы, — на скулах вздулись желваки, неприятно изменив его
лицо.
— Ну, и не говорите, — посоветовал Тагильский. При огне
лицо его стало как будто благообразнее: похудело, опали щеки, шире открылись глаза и как-то добродушно заершились усы. Если б он был выше ростом и не так толст, он был бы похож на
офицера какого-нибудь запасного батальона, размещенного в глухом уездном городе.
Освобожденный стол тотчас же заняли молодцеватый студент, похожий на переодетого
офицера, и скромного вида человек с жидкой бородкой, отдаленно похожий на портреты Антона Чехова в молодости. Студент взял карту кушаний в руки, закрыл ею румяное
лицо, украшенное золотистыми усиками, и сочно заговорил, как бы читая по карте...
В буфете, занятом
офицерами, маленький старичок-официант, бритый, с
лицом католического монаха, нашел Самгину место в углу за столом, прикрытым лавровым деревом, две трети стола были заняты колонками тарелок, на свободном пространстве поставил прибор; делая это, он сказал, что поезд в Ригу опаздывает и неизвестно, когда придет, станция загромождена эшелонами сибирских солдат, спешно отправляемых на фронт, задержали два санитарных поезда в Петроград.
Блаженно улыбаясь, к лавровому дереву подошел маленький, тощий
офицер и начал отламывать ветку лавра. Весь он был новенький, на нем блестели ремни, пряжки. Сияли большие глаза. Смуглое, остроносое
лицо с маленькой черной бородкой ‹заставило Самгина подумать...
Сабля
офицера не испугала его, но эти два
лица заставили вздрогнуть.
— Прошу оставить меня в покое, — тоже крикнул Тагильский, садясь к столу, раздвигая руками посуду. Самгин заметил, что руки у него дрожат. Толстый
офицер с седой бородкой на опухшем
лице, с орденами на шее и на груди, строго сказал...
У рыжего
офицера лицо было серое, с каким-то синеватым мертвенным оттенком, его искажали судорожные гримасы, он, как будто от боли, пытался закрыть глаза, но глаза выкатывались.
Самгин не удивился, встретив у Елены человека в форме английского
офицера, в зубах его дымилась трубка, дым окутывал
лицо голубоватой вуалью, не сразу можно было вспомнить, что это — мистер Крэйтон.
Неточные совпадения
В соседней бильярдной слышались удары шаров, говор и смех. Из входной двери появились два
офицера: один молоденький, с слабым, тонким
лицом, недавно поступивший из Пажеского корпуса в их полк; другой пухлый, старый
офицер с браслетом на руке и заплывшими маленькими глазами.
Не успел Вронский посмотреть седло, о котором надо было сделать распоряжение, как скачущих позвали к беседке для вынимания нумеров и отправления. С серьезными, строгими, многие с бледными
лицами, семнадцать человек
офицеров сошлись к беседке и разобрали нумера. Вронскому достался 7-й нумер. Послышалось: «садиться!»
Вот наконец мы пришли; смотрим: вокруг хаты, которой двери и ставни заперты изнутри, стоит толпа.
Офицеры и казаки толкуют горячо между собою: женщины воют, приговаривая и причитывая. Среди их бросилось мне в глаза значительное
лицо старухи, выражавшее безумное отчаяние. Она сидела на толстом бревне, облокотясь на свои колени и поддерживая голову руками: то была мать убийцы. Ее губы по временам шевелились: молитву они шептали или проклятие?
— Да ведь соболезнование в карман не положишь, — сказал Плюшкин. — Вот возле меня живет капитан; черт знает его, откуда взялся, говорит — родственник: «Дядюшка, дядюшка!» — и в руку целует, а как начнет соболезновать, вой такой подымет, что уши береги. С
лица весь красный: пеннику, чай, насмерть придерживается. Верно, спустил денежки, служа в
офицерах, или театральная актриса выманила, так вот он теперь и соболезнует!
Луиза Ивановна с уторопленною любезностью пустилась приседать на все стороны и, приседая, допятилась до дверей; но в дверях наскочила задом на одного видного
офицера с открытым свежим
лицом и с превосходными густейшими белокурыми бакенами. Это был сам Никодим Фомич, квартальный надзиратель. Луиза Ивановна поспешила присесть чуть не до полу и частыми мелкими шагами, подпрыгивая, полетела из конторы.