Неточные совпадения
Вспоминался блеск холодного оружия из Златоуста; щиты ножей, вилок, ножниц и замков из Павлова, Вачи, Ворсмы; в павильоне военно-морском, орнаментированном ружейными патронами, саблями и штыками, показывали длинногорлую, чистенькую
пушку из Мотовилихи, блестящую и холодную,
как рыба. Коренастый, точно из бронзы вылитый матрос, поглаживая синий подбородок, подкручивая черные усы, снисходительно и смешно объяснял публике...
Владимирские пастухи-рожечники, с аскетическими лицами святых и глазами хищных птиц, превосходно играли на рожках русские песни, а на другой эстраде, против военно-морского павильона, чернобородый красавец Главач дирижировал струнным инструментам своего оркестра странную пьесу, которая называлась в программе «Музыкой небесных сфер». Эту пьесу Главач играл раза по три в день, публика очень любила ее, а люди пытливого ума бегали в павильон слушать,
как тихая музыка звучит в стальном жерле длинной
пушки.
Клим взглянул на Инокова сердито, уверенный, что снова,
как пред
пушкой, должен будет почувствовать себя дураком. Но лицо Инокова светилось хмельной радостью, он неистово хлопал ладонями и бормотал...
«Мастеровой революции — это скромно. Может быть, он и неумный, но — честный. Если вы не способны жить,
как я, — отойдите в сторону, сказал он. Хорошо сказал о революционерах от скуки и прочих. Такие особенно заслуживают, чтоб на них крикнули: да что вы озорничаете? Николай Первый крикнул это из
пушек, жестоко, но — это самозащита. Каждый человек имеет право на самозащиту. Козлов — прав…»
Самгин дошел до маленькой, древней церкви Георгия Победоносца, спрятанной в полукольце домиков; перед папертью врыты в землю,
как тумбы, две старинные
пушки.
И вдруг с черного неба опрокинули огромную чашу густейшего медного звука, нелепо лопнуло что-то,
как будто выстрел
пушки, тишина взорвалась, во тьму влился свет, и стало видно улыбки радости, сияющие глаза, весь Кремль вспыхнул яркими огнями, торжественно и бурно поплыл над Москвой колокольный звон, а над толпой птицами затрепетали, крестясь, тысячи рук, на паперть собора вышло золотое духовенство, человек с горящей разноцветно головой осенил людей огненным крестом, и тысячеустый голос густо, потрясающе и убежденно — трижды сказал...
Рядом с
пушкой лениво качался на рыжей лошади, с белыми,
как в чулках, ногами, оловянный офицер, с бородкой, точно у царя Николая.
Все это совершилось удивительно быстро, а солдаты шли все так же не спеша, и так же тихонько ехала
пушка — в необыкновенной тишине; тишина
как будто не принимала в себя, не хотела поглотить дробный и ленивенький шум солдатских шагов, железное погромыхивание
пушки, мерные удары подков лошади о булыжник и негромкие крики раненого, — он ползал у забора, стучал кулаком в закрытые ворота извозчичьего двора.
Самгин вернулся домой и, когда подходил к воротам, услышал первый выстрел
пушки, он прозвучал глухо и не внушительно,
как будто хлопнуло полотнище ворот, закрытое порывом ветра. Самгин даже остановился, сомневаясь —
пушка ли? Но вот снова мягко и незнакомо бухнуло. Он приподнял плечи и вошел в кухню. Настя, работая у плиты, вопросительно обернулась к нему, открыв рот.
Пушки стреляли не часто, не торопясь и, должно быть, в разных концах города. Паузы между выстрелами были тягостнее самих выстрелов, и хотелось, чтоб стреляли чаще, непрерывней, не мучили бы людей, которые ждут конца. Самгин, уставая, садился к столу, пил чай, неприятно теплый, ходил по комнате, потом снова вставал на дежурство у окна. Как-то вдруг в комнату точно с потолка упала Любаша Сомова, и тревожно, возмущенно зазвучал ее голос, посыпались путаные слова...
— Из
пушек уговаривают, — вопросительно сказал он Самгину фразу,
как будто уже знакомую, — сказал и подмигнул в небо,
как будто стреляли оттуда.
Пушки замолчали. Серенькое небо украсилось двумя заревами, одно — там, где спускалось солнце, другое — в стороне Пресни.
Как всегда под вечер, кружилась стая галок и ворон. Из переулка вырвалась лошадь, — в санках сидел согнувшись Лютов.
Вдруг,
как будто над крышей, грохнул выстрел из
пушки, — грохнул до того сильно, что оба подскочили, а Лютов, сморщив лицо, уронил шапку на пол и крикнул...
Монумент окружали связанные цепями
пушки, воткнутые в землю,
как тумбы, и невысокие, однообразно подстриженные деревья, похожие на букеты белых цветов.
Город уже проснулся, трещит, с недостроенного дома снимают леса, возвращается с работы пожарная команда, измятые, мокрые гасители огня равнодушно смотрят на людей, которых учат ходить по земле плечо в плечо друг с другом, из-за угла выехал верхом на пестром коне офицер, за ним, перерезав дорогу пожарным, громыхая железом, поползли небольшие
пушки, явились солдаты в железных шлемах и прошла небольшая толпа разнообразно одетых людей, впереди ее чернобородый великан нес икону, а рядом с ним подросток тащил на плече,
как ружье, палку с национальным флагом.