Неточные совпадения
И всегда
нужно что-нибудь выдумывать, иначе никто из взрослых не будет замечать тебя и будешь жить так,
как будто тебя нет или
как будто ты не Клим, а Дмитрий.
— Про аиста и капусту выдумано, — говорила она. — Это потому говорят, что детей родить стыдятся, а все-таки родят их мамы, так же
как кошки, я это видела, и мне рассказывала Павля. Когда у меня вырастут груди,
как у мамы и Павли, я тоже буду родить — мальчика и девочку, таких,
как я и ты. Родить —
нужно, а то будут все одни и те же люди, а потом они умрут и уж никого не будет. Тогда помрут и кошки и курицы, — кто же накормит их? Павля говорит, что бог запрещает родить только монашенкам и гимназисткам.
Но иногда рыжий пугал его: забывая о присутствии ученика, он говорил так много, долго и непонятно, что Климу
нужно было кашлянуть, ударить каблуком в пол, уронить книгу и этим напомнить учителю о себе. Однако и шум не всегда будил Томилина, он продолжал говорить, лицо его каменело, глаза напряженно выкатывались, и Клим ждал, что вот сейчас Томилин закричит,
как жена доктора...
— Ну, да! Ты подумай: вот он влюбится в какую-нибудь девочку, и ему
нужно будет рассказать все о себе, а —
как же расскажешь, что высекли?
— Н-ну… Ему
нужно хорошо одеваться, носить особенную шляпу. С тросточкой ходить. А то —
как же девицы? Главное, брат, девицы. А они любят, чтобы с тросточкой, с саблей, со стихами.
— Это нам
нужно,
как собаке пятая нога.
—
Нужно забыть о себе. Этого хотят многие, я думаю. Не такие, конечно,
как Яков Акимович. Он… я не знаю,
как это сказать… он бросил себя в жертву идее сразу и навсегда…
После пяти, шести свиданий он чувствовал себя у Маргариты более дома, чем в своей комнате. У нее не
нужно было следить за собою, она не требовала от него ни ума, ни сдержанности, вообще — ничего не требовала и незаметно обогащала его многим, что он воспринимал
как ценное для него.
— Томилина я скоро начну ненавидеть, мне уже теперь, иной раз, хочется ударить его по уху. Мне
нужно знать, а он учит не верить, убеждает, что алгебра — произвольна, и черт его не поймет, чего ему надо! Долбит, что человек должен разорвать паутину понятий, сотканных разумом, выскочить куда-то, в беспредельность свободы. Выходит как-то так: гуляй голым!
Какой дьявол вертит ручку этой кофейной мельницы?
— Ты все такая же… нервная, — сказала Вера Петровна; по паузе Клим догадался, что она хотела сказать что-то другое. Он видел, что Лидия стала совсем взрослой девушкой, взгляд ее был неподвижен, можно было подумать, что она чего-то напряженно ожидает. Говорила она несвойственно ей торопливо,
как бы желая скорее выговорить все, что
нужно.
«Большинство людей обязано покорно подчиняться своему назначению — быть сырым материалом истории. Им,
как, например, пеньке, не
нужно думать о том,
какой толщины и прочности совьют из них веревку и для
какой цели она необходима».
Все чаще Клим думал, что Нехаева образованнее и умнее всех в этой компании, но это, не сближая его с девушкой, возбуждало в нем опасение, что Нехаева поймет в нем то, чего ей не
нужно понимать, и станет говорить с ним так же снисходительно, небрежно или досадливо,
как она говорит с Дмитрием.
— Смешно спросил? Ну — ничего! Мне, разумеется, ее не
нужно, а — любопытно мне:
как она жить будет? С такой красотой — трудно. И, потом, я все думаю, что у нас какая-нибудь Лола Монтес должна явиться при новом царе.
Клим изорвал письмо, разделся и лег, думая, что в конце концов люди только утомляют. Каждый из них, бросая в память тяжелую тень свою, вынуждает думать о нем, оценивать его, искать для него место в душе. Зачем это
нужно,
какой смысл в этом?
Вообще пред ним все чаще являлось нечто сновидное, такое, чего ему не
нужно было видеть. Зачем нужна глупая сцена ловли воображаемого сома,
какой смысл в нелепом смехе Лютова и хромого мужика? Не
нужно было видеть тягостную возню с колоколом и многое другое, что, не имея смысла, только отягощало память.
— Ты все о моем достоинстве заботишься? Не надо, Костя! Я — знаю, не надо.
Какому дьяволу
нужно мое достоинство, куда его? И — «не заграждай уста вола молотяща», Костя!
— Я не одобряю ее отношение к нему. Она не различает любовь от жалости, и ее ждет ужасная ошибка. Диомидов удивляет, его жалко, но — разве можно любить такого? Женщины любят сильных и смелых, этих они любят искренно и долго. Любят, конечно, и людей со странностями. Какой-то ученый немец сказал: «Чтобы быть замеченным,
нужно впадать в странности».
— Ничтожный человек, министры толкали и тащили его куда им было
нужно,
как подростка, — сказал он и несколько удивился силе мстительного, личного чувства, которое вложил в эти слова.
Говорил он грубо, сердито, но лицо у него было не злое, а только удивленное; спросив, он полуоткрыл рот и поднял брови,
как человек недоумевающий. Но темненькие усы его заметно дрожали, и Самгин тотчас сообразил, что это не обещает ему ничего хорошего.
Нужно было что-то выдумать.
«Не
нужно волноваться», — еще раз напомнил он себе и все более волновался, наблюдая,
как офицер пытается освободить шпору, дергает ковер.
— К сожалению, мне
нужно идти в университет, — объявил Клим, ушел и до усталости шагал по каким-то тихим улицам, пытаясь представить,
как встретится он с Лидией, придумывая,
как ему вести себя с нею.
—
Как это? Вы не видели брата стольки годы и не хотите торопиться видеть его? Это — плохо. И нам
нужно говорить о духовной завещании.
Ошеломленный убийством министра
как фактом, который неизбежно осложнит, спутает жизнь, Самгин еще не решил,
как ему
нужно говорить об этом факте с Лютовым, который бесил его неестественным, почти циничным оживлением и странным, упрекающим тоном.
— Нет, этого не
нужно. Я… подумаю,
как…
Она закрыла глаза,
как бы вспоминая давно прошедшее, а Самгин подумал: зачем
нужно было ей толкаться среди рабочих, ей, щеголихе, влюбленной в книги Пьера Луиса, поклоннице эротической литературы, восхищавшейся холодной чувственностью стихов Брюсова.
— Конечно, смешно, — согласился постоялец, — но, ей-богу, под смешным словом мысли у меня серьезные.
Как я прошел и прохожу широкий слой жизни, так я вполне вижу, что людей, не умеющих управлять жизнью, никому не жаль и все понимают, что хотя он и министр, но — бесполезность! И только любопытство, все равно
как будто убит неизвестный, взглянут на труп, поболтают малость о причине уничтожения и отправляются кому куда
нужно: на службу, в трактиры, а кто — по чужим квартирам, по воровским делам.
— Ее арестовали, — сказал Самгин очень тихо, опасаясь, чтоб Кутузов не услыхал в его тоне чувства, которое ему не
нужно слышать, — Самгин сам не знал,
какое это чувство.
— То же самое, конечно, — удивленно сказал Гогин. — Московское выступление рабочих показало, что мелкий обыватель идет за силой, —
как и следовало ожидать. Пролетариат должен готовиться к новому восстанию.
Нужно вооружаться, усилить пропаганду в войсках. Нужны деньги и — оружие, оружие!
Он обнимал талию женщины, но руки ее становились
как будто все тяжелее и уничтожали его жестокие намерения, охлаждали мстительно возбужденную чувственность. Но все-таки
нужно было поставить женщину на ее место.
«Ты мог бы не делать таких глупостей,
как эта поездка сюда. Ты исполняешь поручение группы людей, которые мечтают о социальной революции. Тебе вообще никаких революций не
нужно, и ты не веришь в необходимость революции социальной. Что может быть нелепее, смешнее атеиста, который ходит в церковь и причащается?»
И — замолчал, не зная,
как лучше: чтоб она говорила, или
нужно целовать ее — и этим заставить молчать? А она горячо шептала...
— Рабочие хотят взять фабрики, крестьяне — землю, интеллигентам хочется власти, — говорила она, перебирая пальцами кружево на груди. — Все это, конечно, и
нужно и будет, но ведь таких,
как ты, — удовлетворит ли это?
— Ну, —
как сказать? — проворчал Безбедов, глядя в стакан. — Интеллигенция… самодельная. Нам
нужно: хомут, узду и клочок сена пред глазами, чтоб лошадь шла вперед, — обязательно!
«Первый раз вижу,
как возникает пожар, — объяснил он. —
Нужно позвонить».
«
Как это все не
нужно: Лютов, Дуняша, Макаров… — думал Самгин, отмахиваясь от агента. — До смешного тесно на земле. И однообразны пути людей».
Но почему-то
нужно было видеть,
как поведет себя Марина, и — вот он сидит плечо в плечо с нею в ложе для публики.
«Да, уничтожать, уничтожать таких…
Какой отвратительный, цинический ум.
Нужно уехать отсюда. Завтра же. Я ошибочно выбрал профессию. Что, кого я могу искренно защищать? Я сам беззащитен пред такими,
как этот негодяй. И — Марина. Откажусь от работы у нее, перееду в Москву или Петербург. Там возможно жить более незаметно, чем в провинции…»
Снова вспомнилось,
каким индюком держался Тагильский в компании Прейса. Вероятно, и тогда уже он наметил себе путь в сенат. Грубоватый Поярков сказал ему: «Считать —
нужно, однако, не забывая, что посредством бухгалтерии революцию не сделаешь». Затем он говорил, что особенное пристрастие к цифрам обнаруживают вульгаризаторы Маркса и что Маркс не просто экономист, а основоположник научно обоснованной философии экономики.
Самгин не спеша открыл новую коробку папирос, взял одну — оказалась слишком туго набитой,
нужно было размять ее, а она лопнула в пальцах, пришлось взять другую, но эта оказалась сырой,
как все в Петербурге.
Да, у Краснова руки были странные, они все время, непрерывно, по-змеиному гибко двигались,
как будто не имея костей от плеч до пальцев. Двигались
как бы нерешительно, слепо, но пальцы цепко и безошибочно ловили все, что им
нужно было: стакан вина, бисквит, чайную ложку. Движения этих рук значительно усиливали неприятное впечатление рассказа. На слова Юрина Краснов не обратил внимания; покачивая стакан, глядя невидимыми глазами на игру огня в красном вине, он продолжал все так же вполголоса, с трудом...
— Да. В таких серьезных случаях
нужно особенно твердо помнить, что слова имеют коварное свойство искажать мысль. Слово приобретает слишком самостоятельное значение, — ты, вероятно, заметил, что последнее время весьма много говорят и пишут о логосе и даже явилась какая-то секта словобожцев. Вообще слово завоевало так много места, что филология уже
как будто не подчиняется логике, а только фонетике… Например: наши декаденты, Бальмонт, Белый…
— Так, — твердо и уже громко сказала она. — Вы тоже из тех, кто ищет,
как приспособить себя к тому, что
нужно радикально изменить. Вы все здесь суетливые мелкие буржуа и всю жизнь будете такими вот мелкими. Я — не умею сказать точно, но вы говорите только о городе, когда
нужно говорить уже о мире.
Мне
нужно взять себя в руки», — решил Клим Иванович Самгин, чувствуя, что время скользит мимо его с такой быстротой,
как будто все, наполняющее его, катилось под гору.
И она тотчас же возмущенно заговорила, что Союз городов — организация, не знающая, зачем она существует и что ей
нужно делать,
какие у нее права.
— Нервничают, — сказал Дронов, вздыхая. — А Бердников — видишь? — спокоен.
Нужно четыре миллиона сапогов, а кожа в его руке. Я таких ненавижу, но — уважаю. А таких,
как ты, — люблю, но — не уважаю.
Как женщин. Ты не обижайся, я и себя не уважаю.
— Спивак, Аркадий, — сказал мальчик и, нахмурясь, сам спросил: — А — зачем вам
нужно знать, кто я? И
какое у вас право спрашивать? Вы — земгусар?