Неточные совпадения
Климу чаще всего навязывали унизительные обязанности конюха, он вытаскивал из-под стола лошадей, зверей и подозревал, что эту службу возлагают на него нарочно, чтоб унизить. И вообще игра в цирк не нравилась ему, как и
другие игры, крикливые, быстро надоедавшие. Отказываясь от участия в игре, он
уходил в «публику», на диван, где сидели Павла и сестра милосердия, а Борис ворчал...
Споры с Марьей Романовной кончились тем, что однажды утром она
ушла со двора вслед за возом своих вещей,
ушла, не простясь ни с кем, шагая величественно, как всегда, держа в одной руке саквояж с инструментами, а
другой прижимая к плоской груди черного, зеленоглазого кота.
Клим поспешно
ушел, опасаясь, что писатель спросит его о напечатанном в журнале рассказе своем; рассказ был не лучше
других сочинений Катина, в нем изображались детски простодушные мужики, они, как всегда, ожидали пришествия божьей правды, это обещал им сельский учитель, честно мыслящий человек, которого враждебно преследовали двое: безжалостный мироед и хитрый поп.
Клим постоял, затем снова сел, думая: да, вероятно, Лидия, а может быть, и Макаров знают
другую любовь, эта любовь вызывает у матери, у Варавки, видимо, очень ревнивые и завистливые чувства. Ни тот, ни
другая даже не посетили больного. Варавка вызвал карету «Красного Креста», и, когда санитары, похожие на поваров, несли Макарова по двору, Варавка стоял у окна, держа себя за бороду. Он не позволил Лидии проводить больного, а мать, кажется, нарочно
ушла из дома.
— Это у них каждую субботу. Ты обрати внимание на Кутузова, — замечательно умный человек! Туробоев тоже оригинал, но в
другом роде. Из училища правоведения
ушел в университет, а лекций не слушает, форму не носит.
Деревяшка мужика углубилась в песок, он стоял избочась, держался крепкой, корявой рукою за обломок сучка ветлы, дергал плечом, вытаскивая деревяшку из песка, переставлял ее на
другое место, она снова
уходила в сыпучую почву, и снова мужик изгибался набок.
— Не сердись, — сказал Макаров,
уходя и споткнувшись о ножку стула, а Клим, глядя за реку, углубленно догадывался: что значат эти все чаще наблюдаемые изменения людей? Он довольно скоро нашел ответ, простой и ясный: люди пробуют различные маски, чтоб найти одну, наиболее удобную и выгодную. Они колеблются, мечутся, спорят
друг с
другом именно в поисках этих масок, в стремлении скрыть свою бесцветность, пустоту.
И, не простясь с
другими, Поярков
ушел, а Клим, глядя в его сутуловатую спину, подумал, что Прейс — прав: этот — чужой и стесняет.
Варвара ставила термометр Любаше, Кумов встал и
ушел, ступая на пальцы ног, покачиваясь, балансируя руками. Сидя с чашкой чая в руке на ручке кресла, а
другой рукой опираясь о плечо Любаши, Татьяна начала рассказывать невозмутимо и подробно, без обычных попыток острить.
На Невском стало еще страшней; Невский шире
других улиц и от этого был пустынней, а дома на нем бездушнее, мертвей. Он
уходил во тьму, точно ущелье в гору. Вдали и низко, там, где должна быть земля, холодная плоть застывшей тьмы была разорвана маленькими и тусклыми пятнами огней. Напоминая раны, кровь, эти огни не освещали ничего, бесконечно углубляя проспект, и было в них что-то подстерегающее.
— Перебьют наших из пушек-то. Они спорят:
уходить или драться, всю ночь спорили. Товарищ Яков за то, чтоб
уходить в
другое место, где наших больше… Вы скажите, чтоб
уходили. Калитину скажите, Мокееву и… всем!
Ушел он в настроении, не совсем понятном ему: эта беседа взволновала его гораздо более, чем все
другие беседы с Мариной; сегодня она дала ему право считать себя обиженным ею, но обиды он не чувствовал.
Подсели на лестницу и остальные двое, один — седобородый, толстый, одетый солидно, с широким, желтым и незначительным лицом, с длинным, белым носом;
другой — маленький, костлявый, в полушубке, с босыми чугунными ногами, в картузе, надвинутом на глаза так низко, что виден был только красный, тупой нос, редкие усы, толстая дряблая губа и ржавая бороденка. Все четверо они осматривали Самгина так пристально, что ему стало неловко, захотелось
уйти. Но усатый, сдув пепел с папиросы, строго спросил...
Самгин хотел сказать, что не нуждается в заботах о нем, но — молча кивнул головой. Чиновник и офицер
ушли в
другое купе, и это несколько успокоило Крэйтона, он вытянулся, закрыл глаза и, должно быть, крепко сжал зубы, — на скулах вздулись желваки, неприятно изменив его лицо.
— Все очень просто,
друг мой: мы — интересны
друг другу и поэтому нужны. В нашем возрасте интерес к человеку следует ценить. Ой, да —
уходи же!
— Правильно. Есть Макаров — ваш приятель, но эта фамилия нередкая. Кстати: тоже, вероятно, уже переехал границу в
другом пункте. Ну, я
ухожу. Нужно бы потолковать с вами, а? Вы не против?
Самгину все анекдоты казались одинаково глупыми. Он видел, что сегодня ему не удастся побеседовать с Таисьей, и хотел
уйти, но его заинтересовала речь Розы Грейман. Роза только что пришла и, должно быть, тоже принесла какую-то новость, встреченную недоверчиво. Сидя на стуле боком к его спинке, держась за нее одной рукой, а пальцем
другой грозя Хотяинцеву и Говоркову, она говорила...
«Последние годы жизни Анфимьевны Варвара относилась к ней очень плохо, но Анфимьевна все-таки не
ушла на
другое место», — напомнил он себе и подумал, что Таисья могла бы научиться печатать на машинке Ремингтона.
— Ну, — чего там годить? Даже — досадно. У каждой нации есть царь, король, своя земля, отечество… Ты в солдатах служил? присягу знаешь? А я — служил. С японцами воевать ездил, — опоздал, на мое счастье, воевать-то. Вот кабы все люди евреи были, у кого нет земли-отечества, тогда —
другое дело. Люди, милый человек, по земле ходят, она их за ноги держит, от своей земли не
уйдешь.
Не только Тагильский ждал этого момента — публика очень единодушно двинулась в столовую. Самгин
ушел домой, думая о прогрессивном блоке, пытаясь представить себе место в нем, думая о Тагильском и обо всем, что слышал в этот вечер. Все это нужно было примирить, уложить плотно одно к
другому, извлечь крупицы полезного, забыть о том, что бесполезно.
Самгин пожелал ему доброй ночи,
ушел в свою комнату, разделся и лег, устало думая о чрезмерно словоохотливых и скучных людях, о людях одиноких, героически исполняющих свой долг в тесном окружении врагов, о себе самом, о себе думалось жалобно, с обидой на людей, которые бесцеремонно и даже как бы мстительно перебрасывают тяжести своих впечатлений на плечи
друг друга.
Неточные совпадения
Городничий (делая Бобчинскому укорительный знак, Хлестакову).Это-с ничего. Прошу покорнейше, пожалуйте! А слуге вашему я скажу, чтобы перенес чемодан. (Осипу.)Любезнейший, ты перенеси все ко мне, к городничему, — тебе всякий покажет. Прошу покорнейше! (Пропускает вперед Хлестакова и следует за ним, но, оборотившись, говорит с укоризной Бобчинскому.)Уж и вы! не нашли
другого места упасть! И растянулся, как черт знает что такое. (
Уходит; за ним Бобчинский.)
Беднее захудалого // Последнего крестьянина // Жил Трифон. Две каморочки: // Одна с дымящей печкою, //
Другая в сажень — летняя, // И вся тут недолга; // Коровы нет, лошадки нет, // Была собака Зудушка, // Был кот — и те
ушли.
Другие шли далее и утверждали, что Прыщ каждую ночь
уходит спать на ледник.
― Левин! ― сказал Степан Аркадьич, и Левин заметил, что у него на глазах были не слезы, а влажность, как это всегда бывало у него, или когда он выпил, или когда он расчувствовался. Нынче было то и
другое. ― Левин, не
уходи, ― сказал он и крепко сжал его руку за локоть, очевидно ни за что не желая выпустить его.
Дворяне и в большой и в малой зале группировались лагерями, и, по враждебности и недоверчивости взглядов, по замолкавшему при приближении чуждых лиц говору, по тому, что некоторые, шепчась,
уходили даже в дальний коридор, было видно, что каждая сторона имела тайны от
другой.