Климу хотелось отстегнуть ремень и хлестнуть по лицу девушки, все еще красному и потному. Но он чувствовал себя обессиленным этой глупой сценой и тоже покрасневшим от обиды, от стыда, с плеч
до ушей. Он ушел, не взглянув на Маргариту, не сказав ей ни слова, а она проводила его укоризненным восклицанием...
Лаврушка внес самовар, с разбегу грохнул его на стол и, растянув рот
до ушей, уставился на Самгина, чего-то ожидая. Самгин исподлобья, через очки, наблюдал за ним. Не дождавшись ничего, Лаврушка тихо сказал...
Его молча слушали человек десять, слушали, искоса поглядывая друг на друга, ожидая, кто первый решится возразить, а он непрерывно говорил, подскакивая, дергаясь, умоляюще складывая ладони, разводя руки, обнимая воздух, черпая его маленькими горстями, и казалось, что черненькие его глазки прячутся в бороду, перекатываясь
до ушей, опускаясь к ноздрям.
Неточные совпадения
У него длинное лицо в двойной бороде от
ушей до плеч, а подбородок голый, бритый, так же, как верхняя губа.
Нередко казалось, что он
до того засыпан чужими словами, что уже не видит себя. Каждый человек, как бы чего-то боясь, ища в нем союзника, стремится накричать в
уши ему что-то свое; все считают его приемником своих мнений, зарывают его в песок слов. Это — угнетало, раздражало. Сегодня он был именно в таком настроении.
В этих мыслях, неожиданных и обидных, он прожил
до вечера, а вечером явился Макаров, расстегнутый, растрепанный, с опухшим лицом и красными глазами. Климу показалось, что даже красивые, крепкие
уши Макарова стали мягкими и обвисли, точно у пуделя. Дышал он кабаком, но был трезв.
Председательствовал бритый, удавленный золотым воротником
до того, что оттопырились и посинели
уши, а толстое лицо побагровело и туго надулось.
И облысел он неприглядно: со лба
до затылка волосы выпали, обнажив серую кожу, но кое-где на ней остались коротенькие клочья, а над
ушами торчали, как рога, два длинных клочка.
— Значит, сейчас позвоним и явится покупатель, нотариус Животовский, спекулянт, держи
ухо остро! Но, сначала, Клим Иванович, на какого черта тебе тысячи денег? Не надобно тебе денег, тебе газета нужна или — книгоиздательство. На газету — мало десятков тысяч, надо сотни полторы, две. Предлагаю: давай мне эти двадцать тысяч, и я тебе обещаю через год взогнать их
до двухсот. Обещаю, но гарантировать — не могу, нечем. Векселя могу дать, а — чего они стоят?
— Толстой-то, а? В мое время… в годы юности, молодости моей, — Чернышевский, Добролюбов, Некрасов — впереди его были. Читали их, как отцов церкви, я ведь семинарист. Верования строились по глаголам их. Толстой незаметен был. Тогда учились думать о народе, а не о себе. Он — о себе начал. С него и пошло это… вращение человека вокруг себя самого. Каламбур тут возможен: вращение вокруг частности — отвращение от целого… Ну —
до свидания…
Ухо чего-то болит… Прошу…
Г-жа Простакова. Пока он отдыхает, друг мой, ты хоть для виду поучись, чтоб дошло
до ушей его, как ты трудишься, Митрофанушка.
И, к удивлению своему, Долли увидала, что Анна покраснела
до ушей, до вьющихся черных косиц на шее.
Он бросил фуражку с перчатками на стол и начал обтягивать фалды и поправляться перед зеркалом; черный огромный платок, навернутый на высочайший подгалстушник, которого щетина поддерживала его подбородок, высовывался на полвершка из-за воротника; ему показалось мало: он вытащил его кверху
до ушей; от этой трудной работы, — ибо воротник мундира был очень узок и беспокоен, — лицо его налилось кровью.
Покамест все это было еще судейская тайна и
до ушей его не дошло, хотя верная записка юрисконсульта, которую он вскоре получил, несколько дала ему понять, что каша заварится.
Неточные совпадения
И тут настала каторга // Корёжскому крестьянину — //
До нитки разорил! // А драл… как сам Шалашников! // Да тот был прост; накинется // Со всей воинской силою, // Подумаешь: убьет! // А деньги сунь, отвалится, // Ни дать ни взять раздувшийся // В собачьем
ухе клещ. // У немца — хватка мертвая: // Пока не пустит по миру, // Не отойдя сосет!
Стародум. О сударыня!
До моих
ушей уже дошло, что он теперь только и отучиться изволил. Я слышал об его учителях и вижу наперед, какому грамотею ему быть надобно, учася у Кутейкина, и какому математику, учася у Цыфиркина. (К Правдину.) Любопытен бы я был послушать, чему немец-то его выучил.
А вор-новотор этим временем дошел
до самого князя, снял перед ним шапочку соболиную и стал ему тайные слова на
ухо говорить. Долго они шептались, а про что — не слыхать. Только и почуяли головотяпы, как вор-новотор говорил: «Драть их, ваша княжеская светлость, завсегда очень свободно».
Анне было так ясно, что никому нечему было радоваться, что этот смех раздражил ее
до боли, и ей хотелось заткнуть
уши, чтобы не слыхать его.
Вронский снял с своей головы мягкую с большими полями шляпу и отер платком потный лоб и отпущенные
до половины
ушей волосы, зачесанные назад и закрывавшие его лысину. И, взглянув рассеянно на стоявшего еще и приглядывавшегося к нему господина, он хотел пройти.