Неточные совпадения
— О
любви можно
говорить только
с одним человеком…
— Слепцы! Вы шли туда корыстно,
с проповедью зла и насилия, я зову вас на дело добра и
любви. Я
говорю священными словами учителя моего: опроститесь, будьте детями земли, отбросьте всю мишурную ложь, придуманную вами, ослепляющую вас.
— И потом, — продолжала девушка, — у них все как-то перевернуто. Мне кажется, что они
говорят о
любви к народу
с ненавистью, а о ненависти к властям —
с любовью. По крайней мере я так слышу.
Он злился. Его раздражало шумное оживление Марины, и почему-то была неприятна встреча
с Туробоевым. Трудно было признать, что именно вот этот человек
с бескровным лицом и какими-то кричащими глазами — мальчик, который стоял перед Варавкой и звонким голосом
говорил о
любви своей к Лидии. Неприятен был и бородатый студент.
И тотчас же ему вспомнились глаза Лидии, затем — немой взгляд Спивак. Он смутно понимал, что учится любить у настоящей
любви, и понимал, что это важно для него. Незаметно для себя он в этот вечер почувствовал, что девушка полезна для него: наедине
с нею он испытывает смену разнообразных, незнакомых ему ощущений и становится интересней сам себе. Он не притворяется пред нею, не украшает себя чужими словами, а Нехаева
говорит ему...
Такие мысли являлись у нее неожиданно, вне связи
с предыдущим, и Клим всегда чувствовал в них нечто подозрительное, намекающее. Не считает ли она актером его? Он уже догадывался, что Лидия, о чем бы она ни
говорила, думает о
любви, как Макаров о судьбе женщин, Кутузов о социализме, как Нехаева будто бы думала о смерти, до поры, пока ей не удалось вынудить
любовь. Клим Самгин все более не любил и боялся людей, одержимых одной идеей, они все насильники, все заражены стремлением порабощать.
— Зачем
говорю? — переспросила она после паузы. — В одной оперетке поют: «
Любовь? Что такое —
любовь?» Я думаю об этом
с тринадцати лет,
с того дня, когда впервые почувствовала себя женщиной. Это было очень оскорбительно. Я не умею думать ни о чем, кроме этого.
— Люблю есть, —
говорила она
с набитым ртом. — Французы не едят, они — фокусничают. У них везде фокусы: в костюмах, стихах, в
любви.
«Должно быть, есть какие-то особенные люди, ни хорошие, ни дурные, но когда соприкасаешься
с ними, то они возбуждают только дурные мысли. У меня
с тобою были какие-то ни на что не похожие минуты. Я
говорю не о «сладких судорогах
любви», вероятно, это может быть испытано и со всяким другим, а у тебя —
с другой».
— Хорошо
говорить многие умеют, а надо
говорить правильно, — отозвался Дьякон и, надув щеки, фыркнул так, что у него ощетинились усы. — Они там вовлекли меня в разногласия свои и смутили. А — «яко алчба богатства растлевает плоть, тако же богачество словесми душу растлевает». Я ведь в социалисты пошел по вере моей во Христа без чудес,
с единым токмо чудом его
любви к человекам.
— Нуте-ко, давайте закусим на сон грядущий. Я без этого — не могу, привычка. Я, знаете, четверо суток провел
с дамой купеческого сословия, вдовой и за тридцать лет, — сами вообразите, что это значит! Так и то, ночами, среди сладостных трудов
любви, нет-нет да и скушаю чего-нибудь. «Извини,
говорю, машер…» [Моя дорогая… (франц.)]
Было уже довольно много людей, у которых вчерашняя «
любовь к народу» заметно сменялась страхом пред народом, но Редозубов отличался от этих людей явным злорадством,
с которым он
говорил о разгромах крестьянами помещичьих хозяйств.
«Ты,
говорит, не из
любви голубей завел, а из зависти, для конкуренции со мной, а конкурировать тебе надобно
с ленью твоей, не со мной…»
Неточные совпадения
Хлестаков. Я не шутя вам
говорю… Я могу от
любви свихнуть
с ума.
Само собою разумеется, что он не
говорил ни
с кем из товарищей о своей
любви, не проговаривался и в самых сильных попойках (впрочем, он никогда не бывал так пьян, чтобы терять власть над собой) и затыкал рот тем из легкомысленных товарищей, которые пытались намекать ему на его связь.
— Ясность не в форме, а в
любви, — сказала она, всё более и более раздражаясь не словами, а тоном холодного спокойствия,
с которым он
говорил. — Для чего ты желаешь этого?
Для Константина народ был только главный участник в общем труде, и, несмотря на всё уважение и какую-то кровную
любовь к мужику, всосанную им, как он сам
говорил, вероятно
с молоком бабы-кормилицы, он, как участник
с ним в общем деле, иногда приходивший в восхищенье от силы, кротости, справедливости этих людей, очень часто, когда в общем деле требовались другие качества, приходил в озлобление на народ за его беспечность, неряшливость, пьянство, ложь.
Мадам Шталь
говорила с Кити как
с милым ребенком, на которого любуешься, как на воспоминание своей молодости, и только один раз упомянула о том, что во всех людских горестях утешение дает лишь
любовь и вера и что для сострадания к нам Христа нет ничтожных горестей, и тотчас же перевела разговор на другое.