Неточные совпадения
Ее судороги становились сильнее, голос звучал злей и резче, доктор стоял в изголовье кровати, прислонясь к стене, и кусал, жевал свою черную щетинистую бороду. Он был неприлично расстегнут, растрепан, брюки его держались на одной подтяжке, другую он накрутил на кисть левой руки и дергал ее вверх, брюки подпрыгивали, ноги доктора
дрожали, точно у пьяного, а мутные
глаза так мигали, что казалось — веки тоже щелкают, как зубы его жены. Он молчал, как будто рот его навсегда зарос бородой.
— Ну, милый Клим, — сказал он громко и храбро, хотя губы у него
дрожали, а опухшие, красные
глаза мигали ослепленно. — Дела заставляют меня уехать надолго. Я буду жить в Финляндии, в Выборге. Вот как. Митя тоже со мной. Ну, прощай.
Пред ним, в снегу,
дрожало лицо старенькой колдуньи; когда Клим закрывал
глаза, чтоб не видеть его, оно становилось более четким, а темный взгляд настойчиво требующим чего-то.
Рассказывала Нехаева медленно, вполголоса, но — без печали, и это было странно. Клим посмотрел на нее; она часто прищуривала
глаза, подрисованные брови ее
дрожали. Облизывая губы, она делала среди фраз неуместные паузы, и еще более неуместна была улыбка, скользившая по ее губам. Клим впервые заметил, что у нее красивый рот, и с любопытством мальчишки подумал...
Лютов ткнул в грудь свою, против сердца, указательным пальцем и повертел им, точно штопором. Неуловимого цвета, но очень блестящие
глаза его смотрели в лицо Клима неприятно щупающим взглядом; один
глаз прятался в переносье, другой забегал под висок. Они оба усмешливо
дрогнули, когда Клим сказал...
Лидия улыбалась, веснушки на лице Инокова тоже
дрожали, губы по-детски расплылись, в
глазах блестел мягкий смех.
Клим промолчал, присматриваясь, как в красноватом луче солнца мелькают странно обесцвеченные мухи; некоторые из них, как будто видя в воздухе неподвижную точку, долго
дрожали над нею, не решаясь сесть, затем падали почти до пола и снова взлетали к этой невидимой точке. Клим показал
глазами на тетрадку...
Тени лап невысокой сосны
дрожали на лице, и, точно два ореха, катались на нем косые
глаза.
Дядя Хрисанф говорил, размахивая рукою, стараясь раскрыть как можно шире маленькие свои
глаза, но достигал лишь того, что
дрожали седые брови, а
глаза блестели тускло, как две оловянные пуговицы, застегнутые в красных петлях.
Вот она смотрит на него, расширив
глаза, сквозь смуглую кожу ее щек проступил яркий румянец, и пальцы руки ее, лежащей на колене,
дрожат.
Внезапно ударив кулаком по столу, он наполнил комнату стеклянной
дрожью посуды и, свирепо выкатив
глаза, закричал пьяным голосом...
Лицо у нее было оплакано, подбородок
дрожал, но Климу казалось, что зеленоватые
глаза ее сверкают злобно.
Светлые его волосы свалялись на голове комьями овечьей шерсти; один
глаз затек темной опухолью, а другой, широко раскрытый и мутный, страшно вытаращен. Он был весь в лохмотьях, штанина разорвана поперек, в дыре
дрожало голое колено, и эта
дрожь круглой кости, обтянутой грязной кожей, была отвратительна.
— О, приехал? — сказала она, протянув руку. Вся в белом, странно маленькая, она улыбалась. Самгин почувствовал, что рука ее неестественно горяча и
дрожит, темные
глаза смотрят ласково. Ворот блузы расстегнут и глубоко обнажает смуглую грудь.
Теперь вот она стоит пред зеркалом, поправляя костюм, прическу, руки ее
дрожат,
глаза в отражении зеркала широко раскрыты, неподвижны и налиты испугом. Она кусала губы, точно сдерживая боль или слезы.
Она стояла пред ним, широко открыв
глаза, у нее
дрожали губы и лицо было красное.
Иноков подошел к Робинзону, угрюмо усмехаясь, сунул руку ему, потом Самгину, рука у него была потная,
дрожала, а
глаза странно и жутко побелели, зрачки как будто расплылись, и это сделало лицо его слепым. Лакей подвинул ему стул, он сел, спрятал руки под столом и попросил...
Тот снова отрастил до плеч свои ангельские кудри, но голубые
глаза его помутнели, да и весь он выцвел, поблек, круглое лицо обросло негустым, желтым волосом и стало длиннее, суше. Говоря, он пристально смотрел в лицо собеседника, ресницы его
дрожали, и казалось, что чем больше он смотрит, тем хуже видит. Он часто и осторожно гладил правой рукою кисть левой и переспрашивал...
Дьякон взволновался до того, что на висках и на лбу выступил пот, а
глаза выкатились и неестественно
дрожали.
Теперь Клим видел лицо Диомидова, видел его синеватые
глаза, они сверкали ожесточенно, желтые усы сердито шевелились, подбородок
дрожал.
Правый
глаз отца, неподвижно застывший, смотрел вверх, в угол, на бронзовую статуэтку Меркурия, стоявшего на одной ноге, левый улыбался,
дрожало веко, смахивая слезы на мокрую, давно не бритую щеку; Самгин-отец говорил горлом...
На руке своей Клим ощутил слезы.
Глаза Варвары неестественно
дрожали, казалось — они выпрыгнут из глазниц. Лучше бы она закрыла их. Самгин вышел в темную столовую, взял с буфета еще не совсем остывший самовар, поставил его у кровати Варвары и, не взглянув на нее, снова ушел в столовую, сел у двери.
Он и заплакал. Его выпученные
глаза омылились слезами, Самгину показалось, что слезы желтоватые и как пена. Покусав губы, чтоб сдержать
дрожь их, Митрофанов усмехнулся.
Самгин уже видел, что пред ним знакомый и неприятный тип чудака-человека. Не верилось, что он слепнет, хотя левый
глаз был мутный и странно
дрожал, но можно было думать, что это делается нарочно, для вящей оригинальности. Отвечая на его вопросы осторожно и сухо, Самгин уступил желанию сказать что-нибудь неприятное и сказал...
— Какой день, а? — говорил он; толстые, лиловые губы его
дрожали, он заглядывал в лицо Клима растерянно вспыхивающими
глазами и захлебывался: — Ка-акое… великодушие! Нет, вы оцените, какое великодушие, а? Вы подумайте: Москва, вся Москва…
Самгин понимал, что сейчас разыграется что-то безобразное, но все же приятно было видеть Лютова в судорогах страха, а Лютов был так испуган, что его косые беспокойные
глаза выкатились, брови неестественно расползлись к вискам. Он пытался сказать что-то людям, которые тесно окружили гроб, но только махал на них руками. Наблюдать за Лютовым не было времени, — вокруг гроба уже началось нечто жуткое, отчего у Самгина по спине поползла холодная
дрожь.
Он закашлялся бухающими звуками, лицо и шея его вздулись от напора крови, белки
глаз, покраснев, выкатились, оттопыренные уши
дрожали. Никогда еще Самгин не видел его так жутко возбужденным.
Самгин вздрогнул, — между сосен стоял очень высокий, широкоплечий парень без шапки, с длинными волосами дьякона, — его круглое безбородое лицо Самгин видел ночью. Теперь это лицо широко улыбалось, добродушно блестели красивые, темные
глаза, вздрагивали ноздри крупного носа,
дрожали пухлые губы: сейчас вот засмеется.
Лицо Владимира Лютова побурело,
глаза, пытаясь остановиться,
дрожали, он слепо тыкал вилкой в тарелку, ловя скользкий гриб и возбуждая у Самгина тяжелое чувство неловкости. Никогда еще Самгин не слышал, не чувствовал, чтоб этот человек говорил так серьезно, без фокусов, без неприятных вывертов. Самгин молча налил еще водки, а Лютов, сорвав салфетку с шеи, продолжал...
Самгин, не вслушиваясь в ее слова, смотрел на ее лицо, — оно не стало менее красивым, но явилось в нем нечто незнакомое и почти жуткое: ослепительно сверкали
глаза,
дрожали губы, выбрасывая приглушенные слова, и тряслись, побелев, кисти рук. Это продолжалось несколько секунд. Марина, разняв руки, уже улыбалась, хотя губы еще
дрожали.
Голова и половина лица у него забинтованы, смотрел он в лицо Самгина одним правым
глазом, глубоко врезанным под лоб, бледная щека
дрожала,
дрожали и распухшие губы.
В щель, в
глаза его бил воздух — противно теплый, насыщенный запахом пота и пыли, шуршал куском обоев над головой Самгина.
Глаза его прикованно остановились на светлом круге воды в чане, — вода покрылась рябью, кольцо света, отраженного ею,
дрожало, а темное пятно в центре казалось неподвижным и уже не углубленным, а выпуклым. Самгин смотрел на это пятно, ждал чего-то и соображал...
Самгину казалось, что он видит ее медные
глаза, крепко сжатые губы, — вода доходила ей выше колен, руки она подняла над головою, и они не
дрожали.
В этой женщине по ее костлявому лицу скелета Самгин узнал горничную Марины, — она освещала его огнем лампы, рука ее
дрожала, и в темных впадинах испуганно
дрожали глаза. Вбежал Захарий, оттолкнул ее и, задыхаясь, сердито забормотал...
Вера Петровна встала. Клим, взглянув в лицо ее, — отметил:
дрожит подбородок, а
глаза жалобно расширены. Это почти испугало его.
В правой руке ее гребенка, рука перекинута через ручку кресла и тихонько вздрагивает; казалось, что и все ее тело тихонько
дрожит, только
глаза неподвижно остановились на лице Лютова, клочковатые волосы его были чем-то смазаны, гладко причесаны, и лицо стало благообразнее.
Он нехорошо возбуждался. У него тряслись плечи, он совал голову вперед, желтоватое рыхлое лицо его снова окаменело,
глаза ослепленно мигали, губы, вспухнув, шевелились, красные, неприятно влажные. Тонкий голос взвизгивал, прерывался, в словах кипело бешенство. Самгин, чувствуя себя отвратительно, даже опустил голову, чтоб не видеть пред собою противную
дрожь этого жидкого тела.
Кивнув головой, Самгин осторожно прошел в комнату, отвратительно пустую, вся мебель сдвинута в один угол. Он сел на пыльный диван, погладил ладонями лицо, руки
дрожали, а пред
глазами как бы стояло в воздухе обнаженное тело женщины, гордой своей красотой. Трудно было представить, что она умерла.
— Хотела встать и упала, — заговорила она слабеньким голосом, из
глаз ее текли слезы, губы
дрожали. Самгин поднял ее, уложил на постель, сел рядом и, поглаживая ладонь ее, старался не смотреть в лицо ее, детски трогательное и как будто виноватое.
Сидя, он быстро, но тихонько шаркал подошвами, точно подкрадывался к чему-то; скуластое лицо его тоже двигалось,
дрожали брови, надувались губы, ощетинивая усы, косые
глаза щурились, бегая по бумаге. Самгин, прислонясь спиною к теплым изразцам печки, закурил папиросу, ждал.
Говорила она с акцентом, сближая слова тяжело и медленно. Ее лицо побледнело, от этого черные
глаза ушли еще глубже, и у нее
дрожал подбородок. Голос у нее был бесцветен, как у человека с больными легкими, и от этого слова казались еще тяжелей. Шемякин, сидя в углу рядом с Таисьей, взглянув на Розу, поморщился, пошевелил усами и что-то шепнул в ухо Таисье, она сердито нахмурилась, подняла руку, поправляя волосы над ухом.
Лицо женщины, точно исклеванное птицами, как будто покраснело, брови, почти выщипанные оспой,
дрогнули, широко открылись
глаза, но губы она плотно сжала.
Самгин старался не смотреть на него, но смотрел и ждал, что старичок скажет что-то необыкновенное, но он прерывисто, тихо и певуче бормотал еврейские слова, а красные веки его мелко
дрожали. Были и еще старики, старухи с такими же обнаженными
глазами. Маленькая женщина, натягивая черную сетку на растрепанные рыжие волосы одной рукой, другой размахивала пред лицом Самгина, кричала...
Самгина ошеломил этот неожиданный и разноголосый, но единодушный взрыв злости, и, кроме того, ‹он› понимал, что, не успев начать сражения, он уже проиграл его. Он стоял, глядя, как люди все более возбуждают друг друга, пальцы его играли карандашом, скрывая
дрожь. Уже начинали кричать друг на друга, а курносый человек с
глазами хорька так оглушительно шлепнул ладонью по столу, что в буфете зазвенело стекло бокалов.