Неточные совпадения
Ходил Томилин
в синем пузыре
рубахи из какой-то очень жесткой материи,
в тяжелых, мужицких сапогах,
в черных брюках.
Уроки Томилина становились все более скучны, менее понятны, а сам учитель как-то неестественно разросся
в ширину и осел к земле. Он переоделся
в белую
рубаху с вышитым воротом, на его голых, медного цвета ногах блестели туфли зеленого сафьяна. Когда Клим, не понимая чего-нибудь, заявлял об этом ему, Томилин, не сердясь, но с явным удивлением, останавливался среди комнаты и говорил почти всегда одно и то же...
Любу Сомову схватил и увлек ее знакомый, исключенный из гимназии Иноков, кавалер, неказисто и легко одетый
в суконную
рубаху, заправленную за пояс штанов, слишком широких для него,
в лохматой, овчинной шапке набекрень.
Сонный и сердитый, ходил на кривых ногах Дронов, спотыкался, позевывал, плевал; был он
в полосатых тиковых подштанниках и темной
рубахе, фигура его исчезала на фоне кустов, а голова плавала
в воздухе, точно пузырь.
Там явился длинноволосый человек с тонким, бледным и неподвижным лицом, он был никак, ничем не похож на мужика, но одет по-мужицки
в серый, домотканого сукна кафтан,
в тяжелые, валяные сапоги по колено,
в посконную синюю
рубаху и такие же штаны.
На костях его плеч висел широкий пиджак железного цвета, расстегнутый на груди, он показывал сероватую
рубаху грубого холста; на сморщенной шее, под острым кадыком, красный, шелковый платок свернулся
в жгут, платок был старенький и посекся на складках.
Работало человек двадцать пыльных людей, но из них особенно выделялись двое: кудрявый, толстогубый парень с круглыми глазами на мохнатом лице, сером от пыли, и маленький старичок
в синей
рубахе,
в длинном переднике.
На пороге одной из комнаток игрушечного дома он остановился с невольной улыбкой: у стены на диване лежал Макаров, прикрытый до груди одеялом, расстегнутый ворот
рубахи обнажал его забинтованное плечо; за маленьким, круглым столиком сидела Лидия; на столе стояло блюдо, полное яблок; косой луч солнца, проникая сквозь верхние стекла окон, освещал алые плоды, затылок Лидии и половину горбоносого лица Макарова.
В комнате было душисто и очень жарко, как показалось Климу. Больной и девушка ели яблоки.
Дмитрий лежал на койке, ступня левой ноги его забинтована;
в синих брюках и вышитой
рубахе он был похож на актера украинской труппы. Приподняв голову, упираясь рукою
в постель, он морщился и бормотал...
В столовую шумно вбежала кругленькая Сомова, а за нею, точно идя вброд по скользким камням, осторожно шагал высокий юноша
в синих штанах,
в рубахе небеленого холста,
в каких-то сандалиях на босых ногах.
Опасаясь, что Макаров тоже пойдет к девушкам, Самгин решил посетить их позднее и вошел
в комнату. Макаров сел на стул, расстегнул ворот
рубахи, потряс головою и, положив тетрадку тонкой бумаги на подоконник, поставил на нее пепельницу.
Около мельницы бородатый мужик
в красной
рубахе, игрушечно маленький, конопатил днище лодки, гулкие удары деревянного молотка четко звучали
в тишине.
Туробоев отошел
в сторону, Лютов, вытянув шею, внимательно разглядывал мужика, широкоплечего,
в пышной шапке сивых волос,
в красной
рубахе без пояса; полторы ноги его были одеты синими штанами.
В одной руке он держал нож,
в другой — деревянный ковшик и, говоря, застругивал ножом выщербленный край ковша, поглядывая на господ снизу вверх светлыми глазами. Лицо у него было деловитое, даже мрачное, голос звучал безнадежно, а когда он перестал говорить, брови его угрюмо нахмурились.
Беззвучно погружая весла
в воду, лодку гнал широкоплечий, светловолосый парень
в серой
рубахе.
— Не попа-ал! — взвыл он плачевным волчьим воем, барахтаясь
в реке. Его красная
рубаха вздулась на спине уродливым пузырем, судорожно мелькала над водою деревяшка с высветленным железным кольцом на конце ее, он фыркал, болтал головою, с волос головы и бороды разлетались стеклянные брызги, он хватался одной рукой за корму лодки, а кулаком другой отчаянно колотил по борту и вопил, стонал...
Два парня
в новых
рубахах, сшитых как будто из розовой жести, похожие друг на друга, как два барана, остановились у крыльца, один из них посмотрел на дачников, подошел к слепой, взял ее за руку и сказал непреклонно...
Кривоногий кузнец забежал
в тыл той группы, которая тянула прямо от колокольни, и стал обматывать конец веревки вокруг толстого ствола ветлы, у корня ее; ему помогал парень
в розовой
рубахе. Веревка, натягиваясь все туже, дрожала, как струна, люди отскакивали от нее, кузнец рычал...
Под ветлой стоял Туробоев, внушая что-то уряднику, держа белый палец у его носа. По площади спешно шагал к ветле священник с крестом
в руках, крест сиял, таял, освещая темное, сухое лицо. Вокруг ветлы собрались плотным кругом бабы, урядник начал расталкивать их, когда подошел поп, — Самгин увидал под ветлой парня
в розовой
рубахе и Макарова на коленях перед ним.
За чаем, сидя
в ночной, до пят,
рубахе, без панталон,
в туфлях на босую ногу, задыхаясь от жары, стирая с лица масляный пот, он рычал...
От синих изразцов печки отделился, прихрамывая, лысый человек,
в длинной, ниже колен, чесунчовой
рубахе, подпоясанной толстым шнурком с кистями, и сказал, всхрапнув, всасывая слова...
— Именно: конурки русского, московского, народнейшего бога! Замечательный бог у нас, — простота! Не
в ризе, не
в мантии, а —
в рубахе-с, да, да! Бог наш, как народ наш, — загадка всему миру!
«Человек — это система фраз, не более того. Конурки бога, — я глупо сказал. Глупо. Но еще глупее московский бог
в рубахе. И — почему сны
в Орле приятнее снов
в Петербурге? Ясно, что все эти пошлости необходимы людям лишь для того, чтоб каждый мог отличить себя от других.
В сущности — это мошенничество».
Среди комнаты стоял Владимир Лютов
в длинной, по щиколотки, ночной
рубахе, стоял, держа гитару за конец грифа, и, опираясь на нее, как на дождевой зонт, покачивался. Присматриваясь к вошедшим, он тяжело дышал, под расстегнутой
рубахой выступали и опадали ребра, было странно видеть, что он так костляв.
Вошел Лютов с мокрой, гладко причесанной головой,
в брюках и рубахе-косоворотке.
— Делай! — сказал он дьякону. Но о том, почему русские — самый одинокий народ
в мире, — забыл сказать, и никто не спросил его об этом. Все трое внимательно следили за дьяконом, который, засучив рукава, обнажил не очень чистую
рубаху и странно белую, гладкую, как у женщины, кожу рук. Он смешал
в четырех чайных стаканах портер, коньяк, шампанское, посыпал мутно-пенную влагу перцем и предложил...
Ехала бугристо нагруженная зеленая телега пожарной команды, под ее дугою качался и весело звонил колокольчик. Парой рыжих лошадей правил краснолицый солдат
в синей
рубахе, медная голова его ослепительно сияла. Очень странное впечатление будили у Самгина веселый колокольчик и эта медная башка, сиявшая празднично. За этой телегой ехала другая, третья и еще, и над каждой торжественно возвышалась медная голова.
Сунув голову
в рубаху и выглядывая из нее, точно из снежного сугроба, Маракуев продолжал...
Иноков был зловеще одет
в черную, суконную
рубаху, подпоясанную широким ремнем, черные брюки его заправлены
в сапоги; он очень похудел и, разглядывая всех сердитыми глазами, часто, вместе с Робинзоном, подходил к столу с водками. И всегда за ними боком, точно краб, шел редактор. Клим дважды слышал, как он говорил фельетонисту вполголоса...
Человек с серьгой
в ухе не ответил. Вместо него словоохотливо заговорил его сосед, стройный красавец
в желтой шелковой
рубахе...
Завязалась неторопливая беседа, и вскоре Клим узнал, что человек
в желтой
рубахе — танцор и певец из хора Сниткина, любимого по Волге, а сосед танцора — охотник на медведей, лесной сторож из удельных лесов, чернобородый, коренастый, с круглыми глазами филина.
Он шел и смотрел, как вырастают казармы; они строились тремя корпусами
в форме трапеции, средний был доведен почти до конца, каменщики выкладывали последние ряды третьего этажа, хорошо видно было, как на краю стены шевелятся фигурки
в красных и синих
рубахах,
в белых передниках, как тяжело шагают вверх по сходням сквозь паутину лесов нагруженные кирпичами рабочие.
Особенно прытко, точно жеребенок, бежал подросток
в синей
рубахе, бежал и оглушительно визжал...
—
В Крыму был один социалист, так он ходил босиком,
в парусиновой
рубахе, без пояса, с расстегнутым воротом; лицо у него детское, хотя с бородкой, детское и обезьянье. Он возил воду
в бочке, одной старушке толстовке…
В пестрой ситцевой
рубахе,
в измятом, выцветшем пиджаке,
в ботинках, очень похожих на башмаки деревенской бабы, он имел вид небогатого лавочника. Волосы подстрижены
в скобку, по-мужицки; широкое, обветренное лицо с облупившимся носом густо заросло темной бородою,
в глазах светилось нечто хмельное и как бы даже виноватое.
За городом работали сотни три землекопов, срезая гору, расковыривая лопатами зеленоватые и красные мергеля, — расчищали съезд к реке и место для вокзала. Согнувшись горбато, ходили люди
в рубахах без поясов, с расстегнутыми воротами, обвязав кудлатые головы мочалом. Точно избитые собаки, визжали и скулили колеса тачек. Трудовой шум и жирный запах сырой глины стоял
в потном воздухе. Группа рабочих тащила волоком по земле что-то железное, уродливое, один из них ревел...
Дунаев был босой,
в старенькой
рубахе, подпоясанной ремнем,
в заношенных брюках, к правому колену привязан бечевкой кусок кожи.
Путь Самгину преграждала группа гостей, среди ее — два знакомых адвоката, одетые как на суде, во фраках, перед ними — тощий мужик,
в синей, пестрядинной
рубахе, подпоясанный мочальной веревкой,
в синих портках, на ногах — новенькие лапти, а на голове рыжеватый паричок; маленькое, мелкое лицо его оклеено комически растрепанной бородкой, и был он похож не на мужика, а на куплетиста из дешевого трактира.
Музыкант полулежал
в кровати, поставленной так, что изголовье ее приходилось против открытого окна, по грудь он был прикрыт пледом
в черно-белую клетку, а на груди
рубаха расстегнута, и солнце неприятно подробно освещало серую кожу и черненькие, развившиеся колечки волос на ней.
Запевали «Дубинушку» двое: один — коренастый,
в красной, пропотевшей, изорванной
рубахе без пояса,
в растоптанных лаптях, с голыми выше локтей руками, точно покрытыми железной ржавчиной. Он пел высочайшим, резким тенором и, удивительно фокусно подсвистывая среди слов, притопывал ногою, играл всем телом, а железными руками играл на тугой веревке, точно на гуслях, а пел — не стесняясь выбором слов...
— Эх, дубинушка, ухнем! — согласно и весело подхватывали грузчики частым говорком, но раньше, чем они успевали допеть, другой запевала, высокий, лысый, с черной бородой,
в жилете, но без
рубахи, гулким басом заглушал припев, командуя...
— Папиросу выклянчил? — спросил он и, ловко вытащив папиросу из-за уха парня, сунул ее под свои рыжие усы
в угол рта; поддернул штаны, сшитые из мешка, уперся ладонями
в бедра и, стоя фертом, стал рассматривать Самгина, неестественно выкатив белесые, насмешливые глаза. Лицо у него было грубое, солдатское, ворот
рубахи надорван, и, распахнувшись, она обнажала его грудь, такую же полосатую от пыли и пота, как лицо его.
Запевала
в красной
рубахе ловко и высоко подплюнул папиросу, поймал ее на ладонь и пошел прочь, вслед чернобородому, за ними гуськом двинулись все остальные, кто-то сказал с сожалением...
Вся эта сцена заняла минуту, но Самгин уже знал, что она останется
в памяти его надолго. Он со стыдом чувствовал, что испугался человека
в красной
рубахе, смотрел
в лицо его, глупо улыбаясь, и вообще вел себя недостойно. Варвара, разумеется, заметила это. И, ведя ее под руку сквозь трудовую суету, слыша крики «Берегись!», ныряя под морды усталых лошадей, Самгин бормотал...
И мешал грузчик
в красной
рубахе; он жил
в памяти неприятным пятном и, как бы сопровождая Самгина, вдруг воплощался то
в одного из матросов парохода, то
в приказчика на пристани пыльной Самары,
в пассажира третьего класса, который, сидя на корме, ел орехи, необыкновенным приемом раскалывая их: положит орех на коренные зубы, ударит ладонью снизу по челюсти, и — орех расколот.
Через плетень на улицу перевалился человек
в красной
рубахе, без пояса, босой,
в подсученных до колен штанах; он забежал вперед толпы и, размахивая руками, страдальчески взвизгнул...
Самгин, не ответив, смотрел, как двое мужиков ведут под руки какого-то бородатого,
в длинной, ниже колен, холщовой
рубахе; бородатый, упираясь руками
в землю, вырывался и что-то говорил, как видно было по движению его бороды, но голос его заглушался торжествующим визгом человека
в красной
рубахе, подскакивая, он тыкал кулаком
в шею бородатого и орал...
К Самгину подошли двое: печник, коренастый, с каменным лицом, и черный человек, похожий на цыгана. Печник смотрел таким тяжелым, отталкивающим взглядом, что Самгин невольно подался назад и встал за бричку. Возница и черный человек, взяв лошадей под уздцы, повели их куда-то
в сторону, мужичонка подскочил к Самгину, подсучивая разорванный рукав
рубахи, мотаясь, как волчок, который уже устал вертеться.
— Ежели вы докладать будете про этот грабеж, так самый главный у них — печник. Потом этот,
в красной
рубахе. Мишка Вавилов, ну и кузнец тоже. Мосеевы братья… Вам бы, для памяти, записать фамилии ихние, — как думаете?
Вошел кудрявый парень
в белой
рубахе, с лицом счастливого человека, принес бутылку настойки янтарного цвета, тарелку моченых яблоков и спросил, ангельски улыбаясь, — не прикажут ли еще чего-нибудь.
Диомидов,
в ярко начищенных сапогах с голенищами гармоникой,
в черных шароварах,
в длинной, белой
рубахе, помещался на стуле, на высоте трех ступенек от земли; длинноволосый, желтолицый, с Христовой бородкой, он был похож на икону
в киоте. Пред ним, на засоренной, затоптанной земле двора, стояли и сидели темно-серые люди; наклонясь к ним, размешивая воздух правой рукой, а левой шлепая по колену, он говорил...