Неточные совпадения
— Отечество. Народ. Культура, слава, — слышал Клим. — Завоевания науки.
Армия работников, создающих в борьбе с природой все более легкие условия жизни. Торжество гуманизма.
— Прочитайте! Кстати — у вас и фамилия та же, что у полководца, которым командовала
армия.
— Двести пятьдесят тысяч рубах;
армию одеть можно!
Сильно постаревший адвокат Гусев отрастил живот и, напирая им на хрупкую фигурку Спивака, вяло возмущался распространением в
армии балалаек.
Похвастался отлично переплетенной в зеленый сафьян, тисненный золотом, книжкой Шишкова «Рассуждение о старом и новом слоге» с автографом Дениса Давыдова и чьей-то подписью угловатым почерком, начало подписи было густо зачеркнуто, остались только слова: «…за сие и был достойно наказан удалением в
армию тысяча восемьсот четвертого году».
— Вождей будущих гонят в рядовые солдаты, — вы понимаете, что это значит? Это значит, что они революционизируют
армию. Это значит, что правительство ведет страну к анархии. Вы — этого хотите?
— Я с этой, так сказать,
армией два часа шел, в самой гуще, я слышал, как они говорят. Вы думаете, действительно к царю шли, мириться?
— Я телеграфировала в
армию Лидии, но она, должно быть, не получила телеграмму. Как торопятся, — сказала она, показав лорнетом на улицу, где дворники сметали ветки можжевельника и елей в зеленые кучи. — Торопятся забыть, что был Тимофей Варавка, — вздохнула она. — Но это хороший обычай посыпать улицы можжевельником, — уничтожает пыль. Это надо бы делать и во время крестных ходов.
— «
Армия спасения». Знаете: генерал Бутс и старые девы поют псалмы, призывая каяться в грехах… Я говорю — не так? — снова обратился он к Марине; она ответила оживленно и добродушно...
Я — рядовой
армии людей свободных профессий.
— Нет, вы обратите внимание, — ревел Хотяинцев, взмахивая руками, точно утопающий. — В
армии у нас командуют остзейские бароны Ренненкампфы, Штакельберги, и везде сколько угодно этих бергов, кампфов. В средней школе — чехи. Донской уголь — французы завоевали. Теперь вот бессарабец-царанин пошел на нас: Кассо, Пуришкевич, Крушеван, Крупенский и — черт их сосчитает! А мы, русские, — чего делаем? Лапти плетем, а?
— Но — увеличиваем
армию, воссоздаем флот. А молодой человечек забавные стишки читает, — слышите?
— Мы встречаем 12-й год, год столетия победы нашей над Наполеоном и
армиями Европы, встречаем седьмой год представительного правления — не так ли? Мы сделали замечательный шаг, и уж теперь…
— Вот — сорок две тысячи в банке имею. Семнадцать выиграл в карты, девять — спекульнул кожей на ремни в
армию, четырнадцать накопил по мелочам. Шемякин обещал двадцать пять. Мало, но все-таки… Семидубов дает. Газета — будет. Душу продам дьяволу, а газета будет. Ерухимович — фельетонист. Он всех Дорошевичей в гроб уложит. Человек густого яда. Газета — будет, Самгин. А вот Тоська… эх, черт… Пойдем, поужинаем где-нибудь, а?
— Прибавьте к этому, что Дума поддерживает мероприятия правительства по увеличению флота и
армии.
— Заметив, как легко мы преклоняем колена, — этой нашей склонностью воспользовалась Япония, а вслед за нею — немцы, заставив нас заключить с ними торговый договор, выгодный только для них. Срок действия этого договора истекает в 14 году. Правительство увеличивает
армию, усиливает флот, поощряет промышленность, работающую на войну. Это — предусмотрительно. Балканские войны никогда еще не обходились без нашего участия…
За несколько дней до разгрома
армии Самсонова Харламов предложил Самгину листок папиросной бумаги.
‹Ему предложили вступить в Союз городов, он — согласился, видя этот союз как пестрое объединение представителей различных партий и беспартийных, но когда› поползли мрачные слухи о разгроме в Восточной Пруссии
армии Самсонова, он упрекнул себя в торопливости решения.
Самгин напомнил о гибели
армии Самсонова.
— Ус-спокойся, папаша! — кричал молодой, звонкий голос. — Воз-звратим пруссаков в первобытное состояние. За нашу
армию — ур-ра!
— Как вы смеете сомневаться в силе императорской
армии?
— Мы воюем потому, что господин Пуанкаре желает получить реванш за 71 год, желает получить обратно рудоносную местность, отобранную немцами сорок три года тому назад. Наша
армия играет роль наемной…
— Союзы, земский и городов, очень хорошо знают, чего хотят: они — резерв
армии Милюкова, вот кто они. Закроют Думу — они явятся как организация политическая, да-с!
— И надобно помнить, что у нас, в
армии, вероятно, не один десяток тысяч евреев. Если неосторожные, бестактные слухи проникнут в печать, они могут вызвать в
армии очень вредный резонанс.
— По пьяному делу. Воюем, а? — спросил он, взмахнув стриженой, ежовой головой. — Кошмар! В 12-м году Ванновский говорил, что
армия находится в положении бедственном: обмундирование плохое, и его недостаточно, ружья устарели, пушек — мало, пулеметов — нет, кормят солдат подрядчики, и — скверно, денег на улучшение продовольствия — не имеется, кредиты — запаздывают, полки — в долгах. И при всем этом — втюрились в драку ради защиты Франции от второго разгрома немцами.
— Вы даже улыбнулись, подчеркнув этим неуважение к защитнику родины и чести
армии, — неуважение, на которое я вправе ответить револьверной пулей.
— Да,
армия в наши дни заслуживает…
— Утешительно? Пьем за
армию! Ну, расскажите-ка, что там, в Петрограде? Что такое — Распутин и вообще все эти сплетни?
— Штыком! Чтоб получить удар штыком, нужно подбежать вплоть ко врагу. Верно? Да, мы, на фронте, не щадим себя, а вы, в тылу… Вы — больше враги, чем немцы! — крикнул он, ударив дном стакана по столу, и матерно выругался, стоя пред Самгиным, размахивая короткими руками, точно пловец. — Вы, штатские, сделали тыл врагом
армии. Да, вы это сделали. Что я защищаю? Тыл. Но, когда я веду людей в атаку, я помню, что могу получить пулю в затылок или штык в спину. Понимаете?
Вспомнилось, как после разгрома
армии Самсонова на небольшом собрании в квартире весьма известного литератора Тагильский говорил...
— Что же из этого следует? Нужно разлагать
армию, да?
Вспомнил, что грузины и армяне служат в
армии, дослуживаются до генеральства. У нас нет генералов-семитов, а вот в Англии нередко евреи становятся лордами, даже один из вице-королей Индии был еврей.
— Ну — чего ж вы хотите? С начала войны загнали целую
армию в болото, сдали немцам в плен. Винтовок не хватает, пушек нет, аэропланов… Солдаты все это знают лучше нас…
— Пред нами — дилемма: или сепаратный мир или полный разгром
армии и революция, крестьянская революция, пугачевщина! — произнес оратор, понизив голос, и тотчас же на него закричали двое...
Связь с этой женщиной и раньше уже тяготила его, а за время войны Елена стала возбуждать в нем определенно враждебное чувство, — в ней проснулась трепетная жадность к деньгам, она участвовала в каких-то крупных спекуляциях, нервничала, говорила дерзости, капризничала и — что особенно возбуждало Самгина — все более резко обнаруживала презрительное отношение ко всему русскому — к
армии, правительству, интеллигенции, к своей прислуге — и все чаще, в разных формах, выражала свою тревогу о судьбе Франции...
Если они разрушат Париж — где я буду жить? Ваша
армия должна была немцев утопить в болоте вместо того, чтоб самой тонуть. Хороши у вас генералы, которые не знают, где сухо, где болото…
«Обыватель относится к
армии, к солдатам скептически». — «Страна, видимо, исчерпала весь запас отборной живой силы». — «Война — надоела, ее нужно окончить».
«Интеллигенция
армии, — думал он. — Интеллигенция, организующая массу на защиту отечества».
— Я ведь — в форме вопроса, я не утверждаю. Мне кажется, что со врагом организованным, как
армия, бороться удобнее, чем, например, с партизанскими отрядами эсеров.
Все это люди, которые верят в необходимость социальной революции, проповедуют ее на фабриках, вызывают политические стачки, проповедуют в
армии, мечтают о гражданской войне.
— Здоровенная будет у нас революция, Клим Иванович. Вот — начались рабочие стачки против войны — знаешь? Кушать трудно стало, весь хлеб
армии скормили. Ох, все это кончится тем, что устроят европейцы мир промежду себя за наш счет, разрежут Русь на кусочки и начнут глодать с ее костей мясо.
— Наша
армия уже разбита, и мы — накануне революции. Не нужно быть пророком, чтоб утверждать это, — нужно побывать на фабриках, в рабочих казармах. Не завтра — послезавтра революция вспыхнет. Пользуясь выступлением рабочих, буржуазия уничтожит самодержавие, и вот отсюда начнется нечто новенькое. Если буржуазия, при помощи военщины, генералов, сумеет организоваться — пролетариат будет иметь пред собой врага более опасного, чем царь и окружающие его.
— Я почти три года был цензором корреспонденции солдат, мне отлично известна эволюция настроения
армии, и я утверждаю:
армии у нас больше не существует.
— Василий Кириллович цензурует год и тоже может подтвердить: есть отдельные части, способные к бою, но
армии как целого — нет!
— Совершенно верно: Шидловский, Шингарев, Шульгин, конечно — Милюков, Львов, Половцев и твой дядя. Это и есть бюро «Прогрессивного блока». Решили бороться с властью и принять все меры, чтобы
армия спокойно дралась.
— Пардон! Было сказано: чтобы
армия спокойно делала свое дело на фронте, а рабочие могли спокойно подавать снаряды.
— Нет
армии! Я был на фронте…
Армии нет!
— Хлеба нет. Дайте хлеб — будет
армия.