Неточные совпадения
Через несколько дней я, бабушка и мать ехали
на пароходе, в маленькой каюте; новорожденный
брат мой Максим умер и лежал
на столе в углу, завернутый в белое, спеленатый красною тесьмой.
Вошел широкий седой человек, одетый в синее, принес маленький ящик. Бабушка взяла его и стала укладывать тело
брата, уложила и понесла к двери
на вытянутых руках, но, — толстая, — она могла пройти в узенькую дверь каюты только боком и смешно замялась перед нею.
Я вытащил тяжелую скатерть, выбежал с нею
на двор, но когда опустил край ее в чан с «кубовой»,
на меня налетел откуда-то Цыганок, вырвал скатерть и, отжимая ее широкими лапами, крикнул
брату, следившему из сеней за моею работой...
И ударил так, что
на теле сразу загорелась, вспухла красная полоса, а
брат протяжно завыл.
— Ты,
брат,
на этих случаях не останавливайся, — это нехорошо запоминать! — сказал он.
Кто-то из
братьев предложил украсть одного щенка, и тотчас составился остроумный план кражи:
братья сейчас же выйдут
на улицу к воротам Бетленга, я испугаю барина, а когда он, в испуге, убежит, они ворвутся во двор и схватят щенка.
Был великий шум и скандал,
на двор к нам пришла из дома Бетленга целая армия мужчин и женщин, ее вел молодой красивый офицер и, так как
братья в момент преступления смирно гуляли по улице, ничего не зная о моем диком озорстве, — дедушка выпорол одного меня, отменно удовлетворив этим всех жителей Бетленгова дома.
С неделю
братья не выходили во двор, а потом явились более шумные, чем прежде; когда старший увидал меня
на дереве, он крикнул ласково...
Знакомство с барчуками продолжалось, становясь всё приятней для меня. В маленьком закоулке, между стеною дедова дома и забором Овсянникова, росли вяз, липа и густой куст бузины; под этим кустом я прорезал в заборе полукруглое отверстие,
братья поочередно или по двое подходили к нему, и мы беседовали тихонько, сидя
на корточках или стоя
на коленях. Кто-нибудь из них всегда следил, как бы полковник не застал нас врасплох.
Он так часто и грустно говорил: было, была, бывало, точно прожил
на земле сто лет, а не одиннадцать. У него были, помню, узкие ладони, тонкие пальцы, и весь он — тонкий, хрупкий, а глаза — очень ясные, но кроткие, как огоньки лампадок церковных. И
братья его были тоже милые, тоже вызывали широкое доверчивое чувство к ним, — всегда хотелось сделать для них приятное, но старший больше нравился мне.
После святок мать отвела меня и Сашу, сына дяди Михаила, в школу. Отец Саши женился, мачеха с первых же дней невзлюбила пасынка, стала бить его, и, по настоянию бабушки, дед взял Сашу к себе. В школу мы ходили с месяц времени, из всего, что мне было преподано в ней, я помню только, что
на вопрос: «Как твоя фамилия?» — нельзя ответить просто: «Пешков», — а надобно сказать: «Моя фамилия — Пешков». А также нельзя сказать учителю: «Ты,
брат, не кричи, я тебя не боюсь…»
Присел
на корточки, заботливо зарыл узел с книгами в снег и ушел. Был ясный январский день, всюду сверкало серебряное солнце, я очень позавидовал
брату, но, скрепя сердце, пошел учиться, — не хотелось огорчить мать. Книги, зарытые Сашей, конечно, пропали, и
на другой день у него была уже законная причина не пойти в школу, а
на третий его поведение стало известно деду.
Нас выпороли и наняли нам провожатого, бывшего пожарного, старичка со сломанной рукою, — он должен был следить, чтобы Саша не сбивался в сторону по пути к науке. Но это не помогло:
на другой же день
брат, дойдя до оврага, вдруг наклонился, снял с ноги валенок и метнул его прочь от себя, снял другой и бросил в ином направлении, а сам, в одних чулках, пустился бежать по площади. Старичок, охая, потрусил собирать сапоги, а затем, испуганный, повел меня домой.
Братья нам враги, боюсь их, уедем!» Я уж
на нее цыкнула: «Не бросай в печь сору, и без того угар в доме!» Тут дедушко дураков этих прислал прощенья просить, наскочила она
на Мишку, хлысь его по щеке — вот те и прощенье!
Сидя у окна, снова беременная, серая, с безумными, замученными глазами, она кормила
брата Сашу и смотрела
на меня, открыв рот, как рыба.
Но эта жизнь продолжалась недолго — вотчиму отказали от должности, он снова куда-то исчез, мать, с маленьким
братом Николаем, переселилась к деду, и
на меня была возложена обязанность няньки, — бабушка ушла в город и жила там в доме богатого купца, вышивая покров
на плащаницу.
Немая, высохшая мать едва передвигала ноги, глядя
на всё страшными глазами,
брат был золотушный, с язвами
на щиколотках, и такой слабенький, что даже плакать громко не мог, а только стонал потрясающе, если был голоден, сытый же дремал и сквозь дрему как-то странно вздыхал, мурлыкал тихонько, точно котенок.
Я натаскал мешком чистого сухого песку, сложил его кучей
на припеке под окном и зарывал
брата по шею, как было указано дедушкой. Мальчику нравилось сидеть в песке, он сладко жмурился и светил мне необыкновенными глазами — без белков, только одни голубые зрачки, окруженные светлым колечком.
Я сразу и крепко привязался к
брату, мне казалось, что он понимает всё, о чем думаю я, лежа рядом с ним
на песке под окном, откуда ползет к нам скрипучий голос деда...
Если близко к нам подходит курица, кошка — Коля долго присматривается к ним, потом смотрит
на меня и чуть заметно улыбается, — меня смущает эта улыбка — не чувствует ли
брат, что мне скучно с ним и хочется убежать
на улицу, оставив его?
Неточные совпадения
Осип (выходит и говорит за сценой).Эй, послушай,
брат! Отнесешь письмо
на почту, и скажи почтмейстеру, чтоб он принял без денег; да скажи, чтоб сейчас привели к барину самую лучшую тройку, курьерскую; а прогону, скажи, барин не плотит: прогон, мол, скажи, казенный. Да чтоб все живее, а не то, мол, барин сердится. Стой, еще письмо не готово.
Хлестаков. С хорошенькими актрисами знаком. Я ведь тоже разные водевильчики… Литераторов часто вижу. С Пушкиным
на дружеской ноге. Бывало, часто говорю ему: «Ну что,
брат Пушкин?» — «Да так,
брат, — отвечает, бывало, — так как-то всё…» Большой оригинал.
С утра встречались странникам // Все больше люди малые: // Свой
брат крестьянин-лапотник, // Мастеровые, нищие, // Солдаты, ямщики. // У нищих, у солдатиков // Не спрашивали странники, // Как им — легко ли, трудно ли // Живется
на Руси? // Солдаты шилом бреются, // Солдаты дымом греются — // Какое счастье тут?..
— Неволя к вам вернулася? // Погонят вас
на барщину? // Луга у вас отобраны? — // «Луга-то?.. Шутишь,
брат!» // — Так что ж переменилося?.. // Закаркали «Голодную», // Накликать голод хочется? — // — «Никак и впрямь ништо!» — // Клим как из пушки выпалил; // У многих зачесалися // Затылки, шепот слышится: // «Никак и впрямь ништо!»
И скатерть развернулася, // Откудова ни взялися // Две дюжие руки, // Ведро вина поставили, // Горой наклали хлебушка // И спрятались опять… // Гогочут
братья Губины: // Такую редьку схапали //
На огороде — страсть!