Хозяин понравился мне, он красиво встряхивал волосами, заправляя их за уши, и напоминал мне чем-то
Хорошее Дело. Часто, с удовольствием смеялся, серые глаза смотрели добродушно, около ястребиного носа забавно играли смешные морщинки.
Я ушел, чувствуя себя обманутым и обиженным: так напрягался в страхе исповеди, а все вышло не страшно и даже не интересно! Интересен был только вопрос о книгах, неведомых мне; я вспомнил гимназиста, читавшего в подвале книгу женщинам, и вспомнил
Хорошее Дело, — у него тоже было много черных книг, толстых, с непонятными рисунками.
«Стрельцы», «Юрий Милославский», «Таинственный монах», «Япанча, татарский наездник» и подобные книги нравились мне больше — от них что-то оставалось; но еще более меня увлекали жития святых — здесь было что-то серьезное, чему верилось и что порою глубоко волновало. Все великомученики почему-то напоминали мне
Хорошее Дело, великомученицы — бабушку, а преподобные — деда, в его хорошие часы.
Неточные совпадения
— Я? Так себе…
Дни веселые проходят, люди
хорошие проходят…
Лучше всех рассказывала Наталья Козловская, женщина лет за тридцать, свежая, крепкая, с насмешливыми глазами, с каким-то особенно гибким и острым языком. Она пользовалась вниманием всех подруг, с нею советовались о разных
делах и уважали ее за ловкость в работе, за аккуратную одежду, за то, что она отдала дочь учиться в гимназию. Когда она, сгибаясь под тяжестью двух корзин с мокрым бельем, спускалась с горы по скользкой тропе, ее встречали весело, заботливо спрашивали...
— Что же, твое
дело! Ты уж не маленький, сам гляди, как будет
лучше для тебя…
Я заметил, что он редко говорит: хорошо, плохо, скверно, но почти всегда: забавно, утешно, любопытно. Красивая женщина для него — забавная бабочка,
хороший солнечный
день — утешный денек. А чаще всего он говорил...
— Вот, — говорил Ситанов, задумчиво хмурясь, — было большое
дело,
хорошая мастерская, трудился над этим
делом умный человек, а теперь все хинью идет, все в Кузькины лапы направилось! Работали-работали, а всё на чужого дядю! Подумаешь об этом, и вдруг в башке лопнет какая-то пружинка — ничего не хочется, наплевать бы на всю работу да лечь на крышу и лежать целое лето, глядя в небо…
Эта жалость к людям и меня все более беспокоит. Нам обоим, как я сказал уже, все мастера казались
хорошими людьми, а жизнь — была плоха, недостойна их, невыносимо скучна. В
дни зимних вьюг, когда все на земле — дома, деревья — тряслось, выло, плакало и великопостно звонили унылые колокола, скука вливалась в мастерскую волною, тяжкой, как свинец, давила на людей, умерщвляя в них все живое, вытаскивая в кабак, к женщинам, которые служили таким же средством забыться, как водка.
Мои обязанности жестоко смущали меня; мне было стыдно перед этими людьми, — все они казались знающими что-то особенное,
хорошее и никому, кроме них, неведомое, а я должен смотреть на них как на воров и обманщиков. Первые
дни мне было трудно с ними, но Осип скоро заметил это и однажды, с глазу на глаз, сказал мне...
— Ежели против мачех, так это совсем пустое
дело: от этого мачехи
лучше не станут, — настойчиво говорил каменщик. — А против Петра — тоже зря: его грех — его ответ! За убийство — в Сибирь, больше ничего! Книжка — лишняя в таком грехе… лишняя будто, ась?
Зимою работы на ярмарке почти не было; дома я нес, как раньше, многочисленные мелкие обязанности; они поглощали весь
день, но вечера оставались свободными, я снова читал вслух хозяевам неприятные мне романы из «Нивы», из «Московского листка», а по ночам занимался чтением
хороших книг и пробовал писать стихи.
— Упрям дятел, да не страшен, никто его не боится! Душевно я советую тебе: иди-ка ты в монастырь, поживешь там до возраста — будешь
хорошей беседой богомолов утешать, и будет тебе спокойно, а монахам — доход! Душевно советую. К мирским
делам ты, видно, не способен, что ли…
Беда, коль пироги начнёт печи сапожник, // А сапоги тачать пирожник, // И дело не пойдёт на лад. // Да и примечено стократ, // Что кто за ремесло чужое браться любит, // Тот завсегда других упрямей и вздорней: // Он
лучше дело всё погубит, // И рад скорей // Посмешищем стать света, // Чем у честных и знающих людей // Спросить иль выслушать разумного совета.
Неточные совпадения
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или на другом каком языке… это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда кто заболел, которого
дня и числа… Нехорошо, что у вас больные такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и
лучше, если б их было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача.
)Мы, прохаживаясь по
делам должности, вот с Петром Ивановичем Добчинским, здешним помещиком, зашли нарочно в гостиницу, чтобы осведомиться, хорошо ли содержатся проезжающие, потому что я не так, как иной городничий, которому ни до чего
дела нет; но я, я, кроме должности, еще по христианскому человеколюбию хочу, чтоб всякому смертному оказывался
хороший прием, — и вот, как будто в награду, случай доставил такое приятное знакомство.
Хлестаков (рисуется).А ваши глаза
лучше, нежели важные
дела… Вы никак не можете мне помешать, никаким образом не можете; напротив того, вы можете принесть удовольствие.
«
Дело доброе, // Да и луга
хорошие, // Дурачьтесь, Бог простит!
Один только раз он выражается так:"Много было от него порчи женам и
девам глуповским", и этим как будто дает понять, что, и по его мнению, все-таки было бы
лучше, если б порчи не было.