Неточные совпадения
Не однажды он уговаривал меня намазать ей, сонной, лицо ваксой или сажей, натыкать в ее подушку булавок или как-нибудь иначе «подшутить» над ней, но я боялся кухарки, да и спала она чутко, часто просыпаясь; проснется,
зажжет лампу и сидит на кровати, глядя куда-то в угол. Иногда она приходила ко мне за печку и, разбудив меня, просила хрипло...
Пошабашив, пошли ужинать к нему в артель, а после ужина явились Петр со своим работником Ардальоном и Мишин с молодым парнем Фомою. В сарае, где артель спала,
зажгли лампу, и я начал читать; слушали молча,
не шевелясь, но скоро Ардальон сказал сердито...
Когда я пошел к ней, было светло и еще
не зажигали ламп. Она сидела в своей рабочей комнате, проходной между гостиной и спальней, и, низко нагнувшись к столу, что-то быстро писала. Увидев меня, она вздрогнула, вышла из-за стола и остановилась в такой позе, как будто загораживала от меня свои бумаги.
Неточные совпадения
Но Самгин уже
не слушал его замечаний,
не возражал на них, продолжая говорить все более возбужденно. Он до того увлекся, что
не заметил, как вошла жена, и оборвал речь свою лишь тогда, когда она
зажгла лампу. Опираясь рукою о стол, Варвара смотрела на него странными глазами, а Суслов, встав на ноги, оправляя куртку, сказал, явно довольный чем-то:
Комната наполнилась шумом отодвигаемых стульев, в углу вспыхнул огонек спички, осветив кисть руки с длинными пальцами, испуганной курицей заклохтала какая-то барышня, — Самгину было приятно смятение, вызванное его словами. Когда он
не спеша, готовясь рассказать страшное, обошел сад и двор, — из флигеля шумно выбегали ученики Спивак; она, стоя у стола, звенела абажуром,
зажигая лампу, за столом сидел старик Радеев, барабаня пальцами, покачивая головой.
Варвара возвратилась около полуночи. Услышав ее звонок, Самгин поспешно
зажег лампу, сел к столу и разбросал бумаги так, чтоб видно было: он давно работает. Он сделал это потому, что
не хотел говорить с женою о пустяках. Но через десяток минут она пришла в ночных туфлях, в рубашке до пят, погладила влажной и холодной ладонью его щеку, шею.
В этом настроении обиды за себя и на людей, в настроении озлобленной скорби, которую размышление
не могло ни исчерпать, ни погасить, он пришел домой,
зажег лампу, сел в угол в кресло подальше от нее и долго сидел в сумраке, готовясь к чему-то.
В зале делалось душно, особенно когда
зажгли лампы. Свидетелям
не было конца. Все самые тайные подвиги Полуянова выплывали на свет божий. Свидетельствовала крестьяне, мещане, мелкие и крупные купцы, какие-то бабы-торговки, — все это были данники Полуянова, привыкшие ему платить из года в год. Страница за страницей развертывалась картина бесконечного сибирского хищения. Многое Полуянов сам забыл и с удивлением говорил: