Неточные совпадения
И поэзия изменила свою священную красоту. Ваши музы, любезные поэты [В. Г. Бенедиктов и А. Н. Майков — примеч. Гончарова.], законные дочери парнасских камен,
не подали бы вам услужливой лиры,
не указали бы на тот поэтический образ, который кидается в глаза новейшему путешественнику. И какой это образ!
Не блистающий красотою,
не с атрибутами силы,
не с искрой демонского огня в глазах,
не с
мечом,
не в короне, а просто в черном фраке, в круглой шляпе, в белом жилете, с зонтиком в руках.
Не ездите, Христа ради!» Вслушавшись в наш разговор, Фаддеев
заметил, что качка ничего, а что есть на море такие места, где «крутит», и когда корабль в эдакую «кручу» попадает, так сейчас вверх килем повернется.
Например, он
заметит, что кто-нибудь
не ест супу.
«Зачем,
мол, вы
не наденете пальто?» — «Для примера команде», — говорит.
«
Не настоящие киты, а мелочь из их породы», —
заметил дед.
Уже
не в первый раз
заметил я эту черту в моем вестовом.
Здесь также нет пристани, как и на Мадере, шлюпка
не подходит к берегу, а остается на песчаной
мели, шагов за пятнадцать до сухого места.
Идучи по улице, я
заметил издали, что один из наших спутников вошел в какой-то дом. Мы шли втроем. «Куда это он пошел? пойдемте и мы!» — предложил я. Мы пошли к дому и вошли на маленький дворик, мощенный белыми каменными плитами. В углу, под навесом, привязан был осел, и тут же лежала свинья, но такая жирная, что
не могла встать на ноги. Дальше бродили какие-то пестрые, красивые куры, еще прыгал маленький, с крупного воробья величиной, зеленый попугай, каких привозят иногда на петербургскую биржу.
«Вы
не досказали!» —
заметил я ему.
— «Позвольте, —
заметил один скептик, —
не от лимонов ли это ящик?» — «Нет, — возразил другой наблюдатель, — видите, он с решеткой».
Хотя наш плавучий мир довольно велик, средств незаметно проводить время было у нас много, но все плавать да плавать! Сорок дней с лишком
не видали мы берега. Самые бывалые и терпеливые из нас с гримасой смотрели на море, думая про себя: скоро ли что-нибудь другое? Друг на друга почти
не глядели, перестали заниматься, читать. Всякий знал, что подадут к обеду, в котором часу тот или другой ляжет спать, даже нехотя
заметишь, у кого сапог разорвался или панталоны выпачкались в смоле.
Нас предупреждали, чтоб мы
не ходили в полдень близ кустов: около этого времени выползают змеи греться на солнце, но мы
не слушали, шевелили палками в кустах,
смело прокладывая себе сквозь них дорогу.
Я
не знал, к какому роду знаний отнести это замечание, и обещал
поместить его особо.
«А этот господин игрок, в красной куртке, вовсе
не занимателен, —
заметил, зевая, барон, — лучше гораздо идти лечь спать».
И козел, и козы,
заметив нас, оставались в нерешимости. Козел стоял как окаменелый, вполуоборот; закинув немного рога на спину и навострив уши, глядел на нас. «Как бы поближе подъехать и
не испугать их?» — сказали мы.
Хозяйка,
заметив, как встречает нас арабка, показала на нее, потом на свою голову и поводила пальцем по воздуху взад и вперед, давая знать, что та
не в своем уме.
Однажды он, с тремя товарищами, охотился за носорогом, выстрелил в него — зверь побежал; они пустились преследовать его и вдруг
заметили, что в стороне, под деревьями, лежат два льва и с любопытством смотрят на бегущего носорога и на мистера Бена с товарищами,
не трогаясь с места.
Я
заметил множество огромных, ярко-красных кузнечиков, которые
не прыгали, как наши, а летали; но их удобно было ловить: они летели недолго и тотчас опускались.
— «То был tiffing, то есть второй завтрак, а
не обед, —
заметил барон.
— Верно, ящерица! —
заметил я, отчасти с досады, что
не видал крокодила. Меня
не удостоили и ответа.
Мы часа два наслаждались волшебным вечером и неохотно, медленно, почти ощупью, пошли к берегу. Был отлив, и шлюпки наши очутились на
мели. Мы долго шли по плотине и,
не спуская глаз с чудесного берега, долго плыли по рейду.
С наступлением ночи опять стало нервам больно, опять явилось неопределенное беспокойство до тоски от остроты наркотических испарений, от теплой мглы, от теснившихся в воображении призраков, от смутных дум. Нет,
не вынесешь долго этой жизни среди роз, ядов, баядерок, пальм, под отвесными стрелами, которые злобно
мечет солнечный шар!
Разве они так же вооружены аристократическим презрением ко всему, что ниже их, как римские матроны, которые,
не зная чувства стыда перед рабами, мылись при них и
не удостоивали их
замечать?..
«Что ж ты
не проветривал? — строго
заметил я Фаддееву, — видишь, ни одной годной пары нет?» — «Да это так нарочно сделано», — отвечал он, пораженный круглой, правильной формой пятен.
Вон и все наши приятели: Бабa-Городзаймон например, его узнать нельзя: он, из почтения, даже похудел немного. Чиновники сидели, едва
смея дохнуть, и так ровно, как будто во фронте. Напрасно я хочу поздороваться с кем-нибудь глазами: ни Самбро, ни Ойе-Саброски, ни переводчики
не показывают вида, что
замечают нас.
Я
заметил не более пяти штофных, и то неярких, юбок у стариков; у прочих, у кого гладкая серая или дикого цвета юбка, у других темно-синего, цвета Adelaide, vert-de-gris, vert de pomme [медной ржавчины и яблочно-зеленый — фр.] — словом, все наши новейшие модные цвета, couleurs fantaisie [фантазийные цвета — фр.], были тут.
Вот как поговаривают нынче японцы! А давно ли они
не боялись скрутить руки и ноги приезжим гостям? давно ли называли европейские правительства дерзкими за то, что те
смели писать к ним?
Я видел наконец японских дам: те же юбки, как и у мужчин, закрывающие горло кофты, только
не бритая голова, и у тех, которые попорядочнее, сзади булавка поддерживает косу. Все они смуглянки, и куда нехороши собой! Говорят, они нескромно ведут себя —
не знаю,
не видал и
не хочу чернить репутации японских женщин. Их нынче много ездит около фрегата: все некрасивые, чернозубые; большею частью смотрят
смело и смеются; а те из них, которые получше собой и понаряднее одеты, прикрываются веером.
— «Однако ж могли получить три раза, — строго
заметили ему, — отчего же нет ответа?» Кичибе перевел вопрос, потом, выслушав возражение, начал: «Из Едо
не получено об этом никакого — хо-хо-хо — разрешения».
Подите с ними! Они стали ссылаться на свои законы, обычаи. На другое утро приехал Кичибе и взял ответ к губернатору. Только что он отвалил, явились и баниосы, а сегодня, 11 числа, они приехали сказать, что письмо отдали, но что из Едо
не получено и т. п. Потом
заметили, зачем мы ездим кругом горы Паппенберга. «Так хочется», — отвечали им.
Еще что?» — «Еще… только и есть!» — «Это
не ответ», —
заметили им.
Вот и Saddle Islands, где мы должны остановиться с судами, чтоб нейти в Шанхай и там
не наткнуться или на
мель, или на англичан, если у нас с ними война.
Да с большими судами и
не дойдешь до Шанхая: река Янсекиян вся усеяна
мелями: надо пароход и лоцманов.
Мы с любопытством смотрели на все: я искал глазами Китая, и шкипер искал кого-то с нами вместе. «Берег очень близко,
не пора ли поворачивать?» — с живостью кто-то сказал из наших. Шкипер схватился за руль, крикнул — мы быстро нагнулись, паруса перенесли на другую сторону, но шкуна
не поворачивала; ветер ударил сильно — она все стоит: мы были на
мели. «Отдай шкоты!» — закричали офицеры нашим матросам. Отдали, и шкуна, располагавшая лечь на бок, выпрямилась, но с
мели уже
не сходила.
Есть у них, правда, поклонение небесным духам, но это поклонение
не только
не вменяется в долг народной массе, но составляет, как я уже, кажется,
заметил однажды, привилегию и обязанность только богдыхана.
Им
заметили, что уж раз было отказано в принятии подарка, потому что губернатор
не хотел сам принимать от нас ничего.
«Мы употребляем рис при всяком блюде, —
заметил второй полномочный, —
не угодно ли кому-нибудь переменить, если поданный уже простыл?» Церемониймейстер, с широким, круглым лицом, с плоским и несколько вздернутым, широким же, арабским носом, стоя подле возвышения, на котором сидели оба полномочные, взглядом и едва заметным жестом распоряжался прислугою.
Сзади всех подставок поставлена была особо еще одна подставка перед каждым гостем, и на ней лежала целая жареная рыба с загнутым кверху хвостом и головой. Давно я собирался придвинуть ее к себе и протянул было руку, но второй полномочный
заметил мое движение. «Эту рыбу почти всегда подают у нас на обедах, —
заметил он, — но ее никогда
не едят тут, а отсылают гостям домой с конфектами». Одно путное блюдо и было, да и то
не едят! Ох уж эти мне эмблемы да символы!
Адмирал
заметил, что это отнюдь
не помешает возникающей между нами приязни; что вопросы эти
не потребуют каких-нибудь мудреных ответов, а просто двух слов, «да» или «нет».
Ему отвечали сначала шуткой, потом
заметили, что они сами
не сказали ничего решительного о том, принимают ли наш салют или нет, оттого мы, думая, что они примут его, салютовали и себе.
«
Не подумайте, что я беру это для какой-нибудь красавицы, —
заметил он, — нет, это для своих подчиненных».
«Вы
не взыщете, а я все-таки должен буду отвечать, если хоть один стул попортится», —
заметил он и
не согласился, а предложил, если нам скучно возить их самим, брать их и доставлять обратно в японской лодке, что и делалось.
Вообще весь рейд усеян
мелями и рифами. Беда входить на него без хороших карт! а тут одна только карта и есть порядочная — Бичи. Через час катер наш, чуть-чуть задевая килем за каменья обмелевшей при отливе пристани, уперся в глинистый берег. Мы выскочили из шлюпки и очутились — в саду
не в саду и
не в лесу, а в каком-то парке, под непроницаемым сводом отчасти знакомых и отчасти незнакомых деревьев и кустов. Из наших северных знакомцев было тут немного сосен, а то все новое, у нас невиданное.
Японцы осматривали до сих пор каждое судно, записывали каждую вещь,
не в видах торгового соперничества, а чтоб
не прокралась к ним христианская книга, крест — все, что относится до религии;
замечали число людей, чтоб
не пробрался в Японию священник проповедовать религию, которой они так боятся.
Наконец корабль сошел с
мели, и китайцев увезли обратно. Он, однако ж,
не ушел за противным ветром.
Он прежде всего предложил мне сигару гаванской свертки, потом на мой вопрос отвечал, что сигары
не готовы: «Дня через четыре приготовим». — «Я через день еду», —
заметил я. Он пожал плечами. «Возьмите в магазине, какие найдете, — прибавил он, — или обратитесь к инспектору».
Гостей угощали чаем, мороженым и фруктами, которые были, кажется,
не без соли, как
заметил я, потому что один из гостей доверчиво запустил зубы в мангу, но вдруг остановился и стал рассматривать плод, потом поглядывал на нас.
Другой переводчик, Эйноске, был в Едо и возился там «с людьми Соединенных Штатов». Мы узнали, что эти «люди» ведут переговоры мирно; что их точно так же провожают в прогулках лодки и
не пускают на берег и т. п. Еще узнали, что у них один пароход приткнулся к
мели и начал было погружаться на рейде; люди уже бросились на японские лодки, но пробитое отверстие успели заткнуть. Американцы в Едо
не были, а только в его заливе, который мелководен, и на судах к столице верст за тридцать подойти нельзя.
Едва исследованное и еще
не «положенное на карту» устье Амура усеяно множеством
мелей.
Прибыль и убыль в этих водах также
не подвергнута пока контролю мореплавателей, и оттого мы частенько становились на
мель в виду какого-нибудь мыса или скалы.
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда
метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет!
Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать
не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с маленькими гусенками, которые так и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и
не завесть его? только, знаете, в таком месте неприлично… Я и прежде хотел вам это
заметить, но все как-то позабывал.
Осип (выходит и говорит за сценой).Эй, послушай, брат! Отнесешь письмо на почту, и скажи почтмейстеру, чтоб он принял без денег; да скажи, чтоб сейчас привели к барину самую лучшую тройку, курьерскую; а прогону, скажи, барин
не плотит: прогон,
мол, скажи, казенный. Да чтоб все живее, а
не то,
мол, барин сердится. Стой, еще письмо
не готово.
Городничий. Да я так только
заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения и того, что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего
не могу сказать. Да и странно говорить: нет человека, который бы за собою
не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят.
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде
не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили
заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь
не спишь, стараешься для отечества,
не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?