Неточные совпадения
Шлюпки не пристают здесь, а выскакивают с бурунами на
берег, в кучу мелкого щебня. Гребцы, засучив панталоны, идут в воду и тащат шлюпку до сухого
места, а потом вынимают и пассажиров. Мы почти бегом бросились на
берег по площади, к ряду домов и к бульвару, который упирается в море.
Здесь также нет пристани, как и на Мадере, шлюпка не подходит к
берегу, а остается на песчаной мели, шагов за пятнадцать до сухого
места.
В самом деле, каково простоять месяц на одном
месте, под отвесными лучами солнца, в тысячах миль от
берега, томиться от голода, от жажды?
Остальная половина дороги, начиная от гостиницы, совершенно изменяется: утесы отступают в сторону, мили на три от
берега, и путь, веселый, оживленный, тянется между рядами дач, одна другой красивее. Въезжаешь в аллею из кедровых, дубовых деревьев и тополей:
местами деревья образуют непроницаемый свод; кое-где другие аллеи бегут в сторону от главной, к дачам и к фермам, а потом к Винбергу, маленькому городку, который виден с дороги.
Сильные и наиболее дикие племена, теснимые цивилизацией и войною, углубились далеко внутрь; другие, послабее и посмирнее, теснимые первыми изнутри и европейцами от
берегов, поддались не цивилизации, а силе обстоятельств и оружия и идут в услужение к европейцам, разделяя их образ жизни, пищу, обычаи и даже религию, несмотря на то, что в 1834 г. они освобождены от рабства и, кажется, могли бы выбрать сами себе
место жительства и промысл.
Штили держали нас дня два почти на одном
месте, наконец 17 мая нашего стиля, по чуть-чуть засвежевшему ветерку, мимо низменного, потерявшегося в зелени
берега добрались мы до Анжерского рейда и бросили якорь. Чрез несколько часов прибыл туда же испанский транспорт, который вез из Испании отряд войск в Манилу.
Жар несносный; движения никакого, ни в воздухе, ни на море. Море — как зеркало, как ртуть: ни малейшей ряби. Вид пролива и обоих
берегов поразителен под лучами утреннего солнца. Какие мягкие, нежащие глаз цвета небес и воды! Как ослепительно ярко блещет солнце и разнообразно играет лучами в воде! В ином
месте пучина кипит золотом, там как будто горит масса раскаленных угольев: нельзя смотреть; а подальше, кругом до горизонта, распростерлась лазурная гладь. Глаз глубоко проникает в прозрачные воды.
На другой день утром мы ушли, не видав ни одного европейца, которых всего трое в Анжере. Мы плыли дальше по проливу между влажными, цветущими
берегами Явы и Суматры.
Местами, на гладком зеркале пролива, лежали, как корзинки с зеленью, маленькие островки, означенные только на морских картах под именем Двух братьев, Трех сестер. Кое-где были отдельно брошенные каменья, без имени, и те обросли густою зеленью.
Лодки, с семействами, стоят рядами на одном
месте или разъезжают по рейду, занимаясь рыбной ловлей, торгуют, не то так перевозят людей с судов на
берег и обратно. Все они с навесом, вроде кают. Везде увидишь семейные сцены: обедают, занимаются рукодельем, или мать кормит грудью ребенка.
К нам не выехало ни одной лодки, как это всегда бывает в жилых
местах; на
берегу не видно было ни одного человека; только около самого
берега, как будто в белых бурунах, мелькнули два огня и исчезли.
Местами по
берегу растут бананы, достояние поселенцев, — этот хлеб жарких стран, да продолговатые зеленые лимоны: во вкусе их есть какая-то затхлость.
Везде уступы, мыски или отставшие от
берега, обросшие зеленью и деревьями глыбы земли.
Местами группы зелени и деревьев лепятся на окраинах утесов, точно исполинские букеты цветов. Везде перспектива, картина, точно артистически обдуманная прихоть!
Прошло дня два: в это время дано было знать японцам, что нам нужно
место на
берегу и провизия. Провизии они прислали небольшое количество в подарок, а о
месте объявили, что не смеют дать его без разрешения из Едо.
Промахнувшись раз, японцы стали слишком осторожны: адмирал сказал, что, в ожидании ответа из Едо об отведении нам
места, надо свезти пока на пустой, лежащий близ нас, камень хронометры для поверки. Об этом вскользь сказали японцам: что же они? на другой день на камне воткнули дерево, чтоб сделать камень похожим на
берег, на который мы обещали не съезжать. Фарсеры!
«А что, если б у японцев взять Нагасаки?» — сказал я вслух, увлеченный мечтами. Некоторые засмеялись. «Они пользоваться не умеют, — продолжал я, — что бы было здесь, если б этим портом владели другие? Посмотрите, какие
места! Весь Восточный океан оживился бы торговлей…» Я хотел развивать свою мысль о том, как Япония связалась бы торговыми путями, через Китай и Корею, с Европой и Сибирью; но мы подъезжали к
берегу. «Где же город?» — «Да вот он», — говорят. «Весь тут? за мысом ничего нет? так только-то?»
Весь день и вчера всю ночь писали бумаги в Петербург; не до посетителей было, между тем они приезжали опять предложить нам стать на внутренний рейд. Им сказано, что хотим стать дальше, нежели они указали. Они поехали предупредить губернатора и завтра хотели быть с ответом. О
береге все еще ни слова: выжидают, не уйдем ли. Вероятно, губернатору велено не отводить
места, пока в Едо не прочтут письма из России и не узнают, в чем дело, в надежде, что, может быть, и на
берег выходить не понадобится.
Японцев опять погладили по голове: позвали в адмиральскую каюту, угостили наливкой и чаем и спросили о
месте на
берегу.
Велено было спросить: скоро ли отведут нам
место на
берегу?
Через день японцы приехали с ответом от губернатора о
месте на
берегу, и опять Кичибе начал: «Из Едо… не получено» и т. п. Адмирал не принял их. Посьет сказал им, что он передал адмиралу ответ и не знает, что он предпримет, потому что его превосходительство ничего не отвечал.
Потом спросили их о
месте на
берегу. «Из Едо… — начал, кряхтя и улыбаясь, Кичибе, — не получено…» И запел свою песню.
На это отвечено, что «по трехмесячном ожидании не важность подождать семь дней; но нам необходимо иметь
место на
берегу, чтоб сделать поправки на судах, поверить хронометры и т. п. Далее, если ответ этот подвинет дело вперед, то мы останемся, в противном случае уйдем… куда нам надо».
Мили за три от Шанхая мы увидели целый флот купеческих трехмачтовых судов, которые теснились у обоих
берегов Вусуна. Я насчитал до двадцати рядов, по девяти и десяти судов в каждом ряду. В иных
местах стояли на якоре американские так называемые клиппера, то есть большие, трехмачтовые суда, с острым носом и кормой, отличающиеся красотою и быстрым ходом.
На той стороне поля, хижины; у
берегов отгорожены
места для рыбной ловли — и больше ничего не видать.
Место видели: говорят, хорошо. С К. Н. Посьетом ездили: В. А. Римский-Корсаков, И. В. Фуругельм и К. И. Лосев.
Место отведено на левом мысу, при выходе из пролива на внутренний рейд. Сегодня говорили баниосам, что надо фрегату подтянуться к
берегу, чтоб недалеко было ездить туда. Опять затруднения, совещания и наконец всегдашний ответ: «Спросим губернатора».
В сумерки мы простились с хозяевами и с музыкой воротились домой. Вслед за нами приехали чиновники узнать, довольны ли мы, и привезли гостинцы. Какое наказание с этими гостинцами! побросать ящики в воду неловко: японцы увидят, скажут, что пренебрегаем подарками,
беречь —
места нет. Для большой рыбы также сделаны ящики, для конфект особо, для сладкого хлеба опять особо. Я сберег несколько миньятюрных подставок; если довезу, то увидите образчик терпения и в то же время мелочности.
Наконец тянуть далее было нельзя, и он сказал, что
место готово, но предложил пользоваться им на таких условиях, что согласиться было невозможно: например, чтобы баниосы провожали нас на
берег и обратно к судам.
Им нужно было не давать повадки иностранцам съезжать на
берег: если б они дали
место нам, надо было бы давать и другим, а они надеялись или вовсе уклониться от этой необходимости, или, по возможности, ограничить ее, наконец, хоть отдалить, сколько можно, это событие.
Адмирал сказал им, что хотя отношения наши с ними были не совсем приятны, касательно отведения
места на
берегу, но он понимает, что губернаторы ничего без воли своего начальства не делали и потому против них собственно ничего не имеет, напротив, благодарит их за некоторые одолжения, доставку провизии, воды и т. п.; но просит только их представить своему начальству, что если оно намерено вступить в какие бы то ни было сношения с иностранцами, то пора ему подумать об отмене всех этих стеснений, которые всякой благородной нации покажутся оскорбительными.
Вплоть почти под самым
берегом идет гряда рифов, через которые скачут буруны;
местами высунулись из воды камни; во время отлива они видны, а в прилив прячутся.
Суда наши держались с нами, но адмирал разослал их: транспорт «Князь Меншиков» — в Шанхай, за справками, шкуну — к острову Батану отыскать якорное
место и заготовить провизию, корвет — еще куда-то. Сами идем на островок Гамильтон, у корейского
берега, и там дождемся транспорта.
Штиль, погода прекрасная: ясно и тепло; мы лавируем под
берегом. Наши на Гото пеленгуют
берега. Вдали видны японские лодки; на
берегах никакой растительности. Множество красной икры, точно толченый кирпич, пятнами покрывает в разных
местах море. Икра эта сияет по ночам нестерпимым фосфорическим блеском. Вчера свет так был силен, что из-под судна как будто вырывалось пламя; даже на парусах отражалось зарево; сзади кормы стелется широкая огненная улица; кругом темно; невстревоженная вода не светится.
Корейский
берег, да и только. Опись продолжается, мы уж в 39˚ ‹северной› широты; могли бы быть дальше, но ветра двое сутки были противные и качали нас по-пустому на одном
месте.
Берега скрывались в тумане. Вчера вдруг показались опять.
По вершинам кое-где белеет снег или песок; ближайший к морю
берег низмен, песчан, пуст; зелень — скудная трава;
местами кусты; кое-где лепятся деревеньки; у
берегов уныло скользят изредка лодки: верно, добывают дневное пропитание, ловят рыбу, трепангов, моллюсков.
Они назвали залив, где мы стояли, по имени, также и все его
берега, мысы, острова, деревни, сказали даже, что здесь родина их нынешнего короля; еще объявили, что южнее от них, на день езды, есть
место, мимо которого мы уже прошли, большое и торговое, куда свозятся товары в государстве.
Вы, конечно, с жадностью прочтете со временем подробное и специальное описание всего корейского
берега и реки, которое вот в эту минуту, за стеной, делает сосед мой Пещуров, сильно участвующий в описи этих
мест.
Не без удовольствия простимся мы не сегодня, так завтра с Кореей. Уж наши видели пограничную стражу на противоположном от Кореи
берегу реки. Тут начинается Манчжурия, и
берег с этих
мест исследован Лаперузом.
Вчера, 17-го, какая встреча: обедаем; говорят, шкуна какая-то видна. Велено поднять флаг и выпалить из пушки. Она подняла наш флаг. Браво! Шкуна «Восток» идет к нам с вестями из Европы, с письмами… Все ожило. Через час мы читали газеты, знали все, что случилось в Европе по март. Пошли толки, рассуждения, ожидания. Нашим судам велено идти к русским
берегам. Что-то будет? Скорей бы добраться: всего двести пятьдесят миль осталось до
места, где предположено ждать дальнейших приказаний.
Утро чудесное, море синее, как в тропиках, прозрачное; тепло, хотя не так, как в тропиках, но, однако ж, так, что в байковом пальто сносно ходить по палубе. Мы шли все в виду
берега. В полдень оставалось миль десять до
места; все вышли, и я тоже, наверх смотреть, как будем входить в какую-то бухту, наше временное пристанище. Главное только усмотреть вход, а в бухте ошибиться нельзя: промеры показаны.
Посмотрите на толпу путешественников, когда они медленно подбираются к новому
месту: на горизонте видна еще синяя линия
берега, а они все наверху: равнодушных, отсталых, ленивых, сонных нет.
Есть
места вовсе бесплодные: с них, по распоряжению начальства, поселенцы переселяются на другие участки. Подъезжая к реке Амге (это уже ближе к Якутску), я вдруг как будто перенесся на
берега Волги: передо мной раскинулись поля, пестреющие хлебом. «Ужели это пшеница?» — с изумлением спросил я, завидя пушистые, знакомые мне золотистые колосья. «Пшеница и есть, — сказал мне человек, — а вон и яровое!»
Вы знаете, что были и есть люди, которые подходили близко к полюсам, обошли
берега Ледовитого моря и Северной Америки, проникали в безлюдные
места, питаясь иногда бульоном из голенища своих сапог, дрались с зверями, с стихиями, — все это герои, которых имена мы знаем наизусть и будет знать потомство, печатаем книги о них, рисуем с них портреты и делаем бюсты.
Сегодня я ночевал на Ноктуйской станции; это центр жительства золотоприискателей. Тут и дорога получше, и все живее, потому что много проезжих. Лена делается уже; в ином
месте и версты нет, только здесь выдался плес, версты в две.
Берега, крутые оба, сплошь покрыты лесом.
Я испугался этой перспективы неизвестности и «ожидания» на неопределенный срок где бы то ни было, у наших ли пустынных азиатских
берегов или хотя бы и в таком новом для меня и занимательном
месте, как Сан-Франциско.
Вот тут и началась опасность. Ветер немного засвежел, и помню я, как фрегат стало бить об дно. Сначала было два-три довольно легких удара. Затем так треснуло, что затрещали шлюпки на боканцах и марсы (балконы на мачтах). Все бывшие в каютах выскочили в тревоге, а тут еще удар, еще и еще. Потонуть было трудно: оба
берега в какой-нибудь версте;
местами, на отмелях, вода была по пояс человеку.
А в других
местах было или совсем пусто по
берегам, или жители, завидев, особенно ночью, извергаемый пароходом дым и мириады искр, в страхе бежали дальше и прятались, так что приходилось голодным плавателям самим входить в их жилища и хозяйничать, брать провизию и оставлять бусы, зеркальца и тому подобные предметы взамен.