Неточные совпадения
— «Ах ты, Господи! поди-ка посмотри ты, не увидишь ли?» —
говорил он кому-нибудь из
матрос.
«Сволочь эти aceu!» (так называют
матросы англичан от употребляемого беспрестанно в английской речи — «I say» («Я
говорю, послушай»)).
Мы прошли около всех этих торговых зданий, пакгаузов, вошли немного на холм, к кустам, под тень пальм. «Ах, если б напиться!» —
говорили мы — но чего? Тут берег пустой и только что разработывается. К счастью, наши
матросы накупили себе ананасов и поделились с нами, вырезывая так искусно средину спиралью, что любому китайцу впору.
Головнин прав,
говоря, что бывшим с ним в плену
матросам давали мало есть.
Мы толпой стояли вокруг,
матросы теснились тут же, другие взобрались на ванты, все наблюдали, не обнаружит ли акула признаков жизни, но признаков не было. «Нет, уж кончено, —
говорили некоторые, — она вся изранена и издохла». Другие, напротив, сомневались и приводили примеры живучести акул, и именно, что они иногда, через три часа после мнимой смерти, судорожно откусывали руки и ноги неосторожным.
«Хуже литвы!» — слышу я,
говорит один
матрос.
Здешние народы, с которыми успели
поговорить, не знаю, на каком языке, наши
матросы, умеющие объясняться по-своему со всеми народами мира, называют себя орочаны, мангу, кекель.
К тому же замкнутый образ жизни Лонгрена освободил теперь истерический язык сплетни; про
матроса говаривали, что он где-то кого-то убил, оттого, мол, его больше не берут служить на суда, а сам он мрачен и нелюдим, потому что «терзается угрызениями преступной совести».
Неточные совпадения
— Да, — сказал Атвуд, видя по улыбающимся лицам
матросов, что они приятно озадачены и не решаются
говорить. — Так вот в чем дело, капитан… Не нам, конечно, судить об этом. Как желаете, так и будет. Я поздравляю вас.
Весь день на крейсере царило некое полупраздничное остолбенение; настроение было неслужебное, сбитое — под знаком любви, о которой
говорили везде — от салона до машинного трюма; а часовой минного отделения спросил проходящего
матроса: «Том, как ты женился?» — «Я поймал ее за юбку, когда она хотела выскочить от меня в окно», — сказал Том и гордо закрутил ус.
— А меня, батенька, привезли на грузовике, да-да! Арестовали, черт возьми! Я
говорю: «Послушайте, это… это нарушение закона, я, депутат, неприкосновенен». Какой-то студентик, мозгляк, засмеялся: «А вот мы,
говорит, прикасаемся!» Не без юмора сказал, а? С ним —
матрос, эдакая, знаете, морда: «Неприкосновенный? — кричит. — А наши депутаты, которых в каторгу закатали, — прикосновенны?» Ну, что ему ответишь? Он же — мужик, он ничего не понимает…
Самгин не знал, но почему-то пошевелил бровями так, как будто о дяде Мише излишне
говорить; Гусаров оказался блудным сыном богатого подрядчика малярных и кровельных работ, от отца ушел еще будучи в шестом классе гимназии, учился в казанском институте ветеринарии, был изгнан со второго курса, служил приказчиком в богатом поместье Тамбовской губернии,
матросом на волжских пароходах, а теперь — без работы, но ему уже обещано место табельщика на заводе.
— Нервы. Так вот: в Мариуполе,
говорит, вдова, купчиха, за матроса-негра замуж вышла, негр православие принял и в церкви, на левом клиросе, тенором поет.