Неточные совпадения
В одном я — скромный чиновник, в форменном фраке, робеющий перед начальническим взглядом, боящийся простуды, заключенный в четырех стенах с несколькими десятками похожих
друг на
друга лиц, вицмундиров.
Чем смотреть на сфинксы и обелиски, мне лучше нравится простоять целый час на перекрестке и смотреть, как встретятся два англичанина, сначала попробуют оторвать
друг у
друга руку, потом осведомятся взаимно о здоровье и пожелают один
другому всякого благополучия; смотреть их походку или какую-то иноходь, и эту важность до комизма на
лице, выражение глубокого уважения к самому себе, некоторого презрения или, по крайней мере, холодности к
другому, но благоговения к толпе, то есть к обществу.
Какое счастье, что они не понимали
друг друга! Но по одному
лицу, по голосу Фаддеева можно было догадываться, что он третирует купца en canaille, как какого-нибудь продавца баранок в Чухломе. «Врешь, не то показываешь, — говорил он, швыряя штуку материи. — Скажи ему, ваше высокоблагородие, чтобы дал той самой, которой отрезал Терентьеву да Кузьмину». Купец подавал
другой кусок. «Не то, сволочь, говорят тебе!» И все в этом роде.
Едва станешь засыпать — во сне ведь
другая жизнь и, стало быть,
другие обстоятельства, — приснитесь вы, ваша гостиная или дача какая-нибудь; кругом знакомые
лица; говоришь, слушаешь музыку: вдруг хаос — ваши
лица искажаются в какие-то призраки; полуоткрываешь сонные глаза и видишь, не то во сне, не то наяву, половину вашего фортепиано и половину скамьи; на картине, вместо женщины с обнаженной спиной, очутился часовой; раздался внезапный треск, звон — очнешься — что такое? ничего: заскрипел трап, хлопнула дверь, упал графин, или кто-нибудь вскакивает с постели и бранится, облитый водою, хлынувшей к нему из полупортика прямо на тюфяк.
Празднуя масленицу, они не могли не вспомнить катанья по льду и заменили его ездой
друг на
друге удачнее, нежели Петр Александрович икру заменил сардинами. Глядя, как забавляются, катаясь
друг на
друге, и молодые, и усачи с проседью, расхохочешься этому естественному, национальному дурачеству: это лучше льняной бороды Нептуна и осыпанных мукой
лиц.
Вот, например, на одной картинке представлена драка солдат с контрабандистами: герои режут и колют
друг друга, а
лица у них сохраняют такое спокойствие, какого в подобных случаях не может быть даже у англичан, которые тут изображены, что и составляет истинный комизм такого изображения.
Взгляд далеко обнимает пространство и ничего не встречает, кроме белоснежного песку, разноцветной и разнообразной травы да однообразных кустов, потом неизбежных гор, которые группами, беспорядочно стоят, как люди, на огромной площади, то в кружок, то рядом, то
лицом или спинами
друг к
другу.
Между фермерами, чиновниками и
другими лицами колонии слышатся фамилии Руже, Лесюер и т. п.; всматриваешься в них, ожидая встретить что-нибудь напоминающее французов, и видишь чистейшего голландца. Есть еще и доселе в западной стороне целое местечко, населенное потомками этих эмигрантов и известное под названием French Hoek или Hook.
Тут я разглядел
другого кучера: этот был небольшого роста, с насмешливым и решительным выражением в
лице.
У этих племен
лицо большею частью круглое, с правильными чертами, с выпуклым лбом и щеками, с толстыми губами; волосы, сравнительно с
другими, длинны, хотя и курчавы.
К обеду, то есть часов в пять, мы, запыленные, загорелые, небритые, остановились перед широким крыльцом «Welch’s hotel» в Капштате и застали в сенях толпу наших. Каролина была в своей рамке, в своем черном платье, которое было ей так к
лицу, с сеточкой на голове. Пошли расспросы, толки, новости с той и с
другой стороны. Хозяйки встретили нас, как старых
друзей.
Знаменитый мыс Доброй Надежды как будто совестится перед путешественниками за свое приторное название и долгом считает всякому из них напомнить, что у него было прежде
другое, больше ему к
лицу. И в самом деле, редкое судно не испытывает шторма у древнего мыса Бурь.
Я заглянул за борт: там целая флотилия лодок, нагруженных всякой всячиной, всего более фруктами. Ананасы лежали грудами, как у нас репа и картофель, — и какие! Я не думал, чтоб они достигали такой величины и красоты. Сейчас разрезал один и начал есть: сок тек по рукам, по тарелке, капал на пол. Хотел писать письмо к вам, но меня тянуло на палубу. Я покупал то раковину, то
другую безделку, а более вглядывался в эти новые для меня
лица. Что за живописный народ индийцы и что за неживописный — китайцы!
Китайцы светлее индийцев, которые все темно-шоколадного цвета, тогда как те просто смуглы; у них тело почти как у нас, только глаза и волосы совершенно черные. Они тоже ходят полуголые. У многих старческие физиономии, бритые головы, кроме затылка, от которого тянется длинная коса, болтаясь в ногах. Морщины и отсутствие усов и бороды делают их чрезвычайно похожими на старух. Ничего мужественного, бодрого.
Лица точно вылиты одно в
другое.
Мы с бароном делали наблюдения над всеми сидевшими за столом
лицами, которые стеклись с разных концов мира «для стяжаний», и тихонько сообщали
друг другу свои замечания.
Между идолами стоит Будда, с своими двумя прислужниками, и какая-то богиня, еще два
другие идола — все с чудовищно-безобразными
лицами.
Представьте, что из шестидесяти тысяч жителей женщин только около семисот. Европеянок, жен, дочерей консулов и
других живущих по торговле
лиц немного, и те, как цветы севера, прячутся в тень, а китаянок и индианок еще меньше. Мы видели в предместьях несколько китайских противных старух; молодых почти ни одной; но зато видели несколько молодых и довольно красивых индианок. Огромные золотые серьги, кольца, серебряные браслеты на руках и ногах бросались в глаза.
Луна светила им прямо в
лицо: одна была старуха,
другая лет пятнадцати, бледная, с черными, хотя узенькими, но прекрасными глазами; волосы прикреплены на затылке серебряной булавкой.
Вот отец Аввакум, бледный и измученный бессонницей, вышел и сел в уголок на кучу снастей; вот и
другой и третий, все невыспавшиеся, с измятыми
лицами. Надо было держаться обеими руками: это мне надоело, и я ушел в свой любимый приют, в капитанскую каюту.
Спустя полчаса трисель вырвало. Наконец разорвало пополам и фор-марсель. Дело становилось серьезнее; но самое серьезное было еще впереди. Паруса кое-как заменили
другими. Часов в семь вечера вдруг на
лицах командиров явилась особенная заботливость — и было от чего. Ванты ослабели, бензеля поползли, и грот-мачта зашаталась, грозя рухнуть.
Впереди синее море, над головой синее небо, да солнце, как горячий уголь, пекло
лицо, а сзади кучка гор жмутся
друг к
другу плечами, будто проводить нас, пожелать счастливого пути. Это берега Бонин-Cима: прощай, Бонин-Cима!
Голова вся бритая, как и
лицо, только с затылка волосы подняты кверху и зачесаны в узенькую, коротенькую, как будто отрубленную косичку, крепко лежавшую на самой маковке. Сколько хлопот за такой хитрой и безобразной прической! За поясом у одного, старшего, заткнуты были две сабли, одна короче
другой. Мы попросили показать и нашли превосходные клинки.
Другой рябоватый, с умным
лицом и с такою же челюстью, как у первого.
В углу накрыт был
другой стол, для нескольких
лиц из свиты.
Как им ни противно быть в родстве с китайцами, как ни противоречат этому родству некоторые резкие отличия одних от
других, но всякий раз, как поглядишь на оклад и черты их
лиц, скажешь, что японцы и китайцы близкая родня между собою.
Но я готов отстаивать свое мнение, теперь особенно, когда я только что расстался с китайцами, когда черты
лиц их так живы в моей памяти и когда я вижу
другие, им подобные.
Когда всматриваешься пристально в
лица старших чиновников и их свиты и многих
других, толпящихся на окружающих нас лодках, невольно придешь к заключению, что тут сошлись и смешались два племени.
Одно
лицо толстое, мясистое,
другое длинное, худощавое, птичье; брови дугой, и такой взгляд, который сам докладывает о глупости головы; третий рябой — рябых много — никак не может спрятать верхних зубов.
Лицо у него было европейское, черты правильные, губы тонкие, челюсти не выдавались вперед, как у
других японцев.
Одно
лицо забавнее
другого.
Должно быть, и японцы в
другое время не сидят точно одурелые или как фигуры воскового кабинета, не делают таких глупых
лиц и не валяются по полу, а обходятся между собою проще и искреннее, как и мы не таскаем же между собой везде караул и музыку.
Приехали гокейнсы и переводчики: один гокейнс — новый, с глупым
лицом, приехавший с
другим губернатором из Едо.
Саброски повесил голову совсем на грудь;
другой баниос, подслеповатый, громоздкий старик, с толстым
лицом, смотрел осовелыми глазами на все и по временам зевал; третий, маленький, совсем исчезал между ними, стараясь подделаться под мину и позу своих соседей.
Тут цирюльник, с небольшим деревянным шкапчиком, где лежат инструменты его ремесла, раскинул свою лавочку, поставил скамью, а на ней расположился
другой китаец и сладострастно жмурится, как кот, в то время как цирюльник бреет ему голову,
лицо, чистит уши, дергает волосы и т. п.
В этом предстояло немалое затруднение: всех главных
лиц мы знали по имени, а прочих нет; их помнили только в
лицо; оттого в списке у нас они значились под именами: косого, тощего, рябого, колченогого, а
другие носили название некоторых наших земляков, на которых походили.
За ним
другой, лет сорока пяти, с большими карими глазами, с умным и бойким
лицом.
На таких
лицах можно сразу прочесть, что, кроме ежедневных будничных забот, они о
другом думают мало.
Другой губернатор, Мизно Чикого-но, был с
лица не мудрец, но с сердитым выражением.
Я любовался тем, что вижу, и дивился не тропической растительности, не теплому, мягкому и пахучему воздуху — это все было и в
других местах, а этой стройности, прибранности леса, дороги, тропинок, садов, простоте одежд и патриархальному, почтенному виду стариков, строгому и задумчивому выражению их
лиц, нежности и застенчивости в чертах молодых; дивился также я этим земляным и каменным работам, стоившим стольких трудов: это муравейник или в самом деле идиллическая страна, отрывок из жизни древних.
На
другой день, 2-го февраля, мы только собрались было на берег, как явился к нам английский миссионер Беттельгейм, худощавый человек, с еврейской физиономией, не с бледным, а с выцветшим
лицом, с руками, похожими немного на птичьи когти; большой говорун.
В трактир приходили и уходили разные
лица, все в белых куртках, индийцы в грязных рубашках, китайцы без того и без
другого.
Напрасно мы ждали, не взглянут ли они кругом себя, но ни одна не шевельнулась, и мы не могли прочесть благоговения или чего-нибудь
другого на
лицах их.
Всякий раз, при сильном ударе того или
другого петуха, раздавались отрывистые восклицания зрителей; но когда побежденный побежал, толпа завыла дико, неистово, продолжительно, так что стало страшно. Все привстали с мест, все кричали. Какие
лица, какие страсти на них! и все это по поводу петушьей драки! «Нет, этого у нас не увидите», — сказал барон. Действительно, этот момент был самый замечательный для постороннего зрителя.
Они носят бороду; она у них большею частью длинная и жесткая, как будто из конского волоса; у одних она покрывает щеки и всю нижнюю часть
лица; у
других, напротив, растет на самом подбородке.
С лодок набралось много простых японцев, гребцов и слуг; они с удивлением, разинув рты, смотрели, как двое, рулевой, с русыми, загнутыми кверху усами и строгим, неулыбающимся
лицом, и
другой, с черными бакенбардами, пожилой боцман, с гремушками в руках, плясали долго и неистово, как будто работали трудную работу.
Другой невысокий, смуглый, с волосами, похожими, и цветом и густотой, на медвежью шерсть, почти с плоским
лицом и с выражением на нем стоического равнодушия: это — из туземцев.
Теперь от миссионеров перейдем к
другим лицам.
В
другой раз случится какое-нибудь происшествие, и посылают служащее
лицо, тысячи за полторы, за две верст, произвести следствие или просто осмотреть какой-нибудь отдаленный уголок: все ли там в порядке.