Неточные совпадения
Это вглядыванье, вдумыванье в чужую жизнь, в жизнь ли целого народа или одного человека, отдельно,
дает наблюдателю такой общечеловеческий и частный урок, какого ни в
книгах, ни в каких школах не отыщешь.
Впрочем, обе приведенные
книги, «Поездка в Якутск» и «Отрывки о Сибири»,
дают, по возможности, удовлетворительное понятие о здешних местах и вполне заслуживают того одобрения, которым наградила их публика. Первая из них
дала два, а может быть, и более изданий. Рекомендую вам обе, если б вы захотели узнать что-нибудь больше и вернее об этом отдаленном уголке, о котором я как проезжий, встретивший нечаянно остановку на пути и имевший неделю-другую досуга, мог написать только этот бледный очерк.
— Только вот беда, — продолжал Леонтий, — к книгам холодна. По-французски болтает проворно, а
дашь книгу, половины не понимает; по-русски о сю пору с ошибками пишет. Увидит греческую печать, говорит, что хорошо бы этакий узор на ситец, и ставит книги вверх дном, а по-латыни заглавия не разберет. Opera Horatii [Сочинения Горация (лат.).] — переводит «Горациевы оперы»!..
Но матушка задумалась. Она мечтала, что приставит ко мне Павла,
даст книгу в руки, и ученье пойдет само собой, — и вдруг, на первом же шагу, расчеты ее рушились…
Любили букинисты и студенческую бедноту, делали для нее всякие любезности. Приходит компания студентов, человек пять, и общими силами покупают одну книгу или издание лекций совсем задешево, и все учатся по одному экземпляру. Или брали напрокат книгу, уплачивая по пятачку в день. Букинисты
давали книги без залога, и никогда книги за студентами не пропадали.
— Ну, — нам работать надо… Вы, может, отдохнете? Там, в шалаше, нары есть. Набери-ка им листа сухого, Яков… А ты, мать,
давай книги…
Неточные совпадения
Ляпкин-Тяпкин, судья, человек, прочитавший пять или шесть
книг, и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки, и потому каждому слову своему
дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять в лице своем значительную мину. Говорит басом с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом — как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
Эх! эх! придет ли времечко, // Когда (приди, желанное!..) //
Дадут понять крестьянину, // Что розь портрет портретику, // Что
книга книге розь? // Когда мужик не Блюхера // И не милорда глупого — // Белинского и Гоголя // С базара понесет? // Ой люди, люди русские! // Крестьяне православные! // Слыхали ли когда-нибудь // Вы эти имена? // То имена великие, // Носили их, прославили // Заступники народные! // Вот вам бы их портретики // Повесить в ваших горенках, // Их
книги прочитать…
Она пишет детскую
книгу и никому не говорит про это, но мне читала, и я
давал рукопись Воркуеву… знаешь, этот издатель… и сам он писатель, кажется.
— Возьмите, возьмите эти ужасные
книги! — сказала она, отталкивая лежавшие пред ней на столе тетради. — Зачем вы
дали их мне!.. Нет, всё-таки лучше, — прибавила она, сжалившись над его отчаянным лицом. — Но это ужасно, ужасно!
—
Дайте мне, Анна Аркадьевна, — сказал Воркуев, указывая на
книгу. — Это очень стоит того.