Неточные совпадения
Я думал, судя по прежним слухам, что слово «чай» у моряков есть только аллегория, под которою надо разуметь пунш, и ожидал, что когда офицеры соберутся к столу, то начнется авральная работа за пуншем, загорится живой разговор, а с ним и
носы, потом кончится дело объяснениями
в дружбе, даже объятиями, — словом, исполнится вся программа оргии.
Изредка нарушалось однообразие неожиданным развлечением. Вбежит иногда
в капитанскую каюту вахтенный и тревожно скажет: «Купец наваливается, ваше высокоблагородие!» Книги, обед — все бросается, бегут наверх; я туда же.
В самом деле, купеческое судно, называемое
в море коротко купец, для отличия от военного, сбитое течением или от неуменья править, так и ломит, или на
нос, или на корму, того и гляди стукнется, повредит как-нибудь утлегарь, поломает реи — и не перечтешь, сколько наделает вреда себе и другим.
До вечера: как не до вечера! Только на третий день после того вечера мог я взяться за перо. Теперь вижу, что адмирал был прав, зачеркнув
в одной бумаге,
в которой предписывалось шкуне соединиться с фрегатом, слово «непременно». «На море непременно не бывает», — сказал он. «На парусных судах», — подумал я. Фрегат рылся
носом в волнах и ложился попеременно на тот и другой бок. Ветер шумел, как
в лесу, и только теперь смолкает.
Я, бывало, с большой недоверчивостью читал
в путешествиях о каких-то необыкновенных запахах, которые доносятся, с берега за версту, до
носов мореплавателей.
Только я подходил шагов на пять, как они дождем проносились под
носом у меня и падали
в ближайший шелковичный или другой куст.
Не успели мы расположиться
в гостиной, как вдруг явились, вместо одной, две и даже две с половиною девицы: прежняя, потом сестра ее, такая же зрелая дева, и еще сестра, лет двенадцати. Ситцевое платье исчезло, вместо него появились кисейные спенсеры, с прозрачными рукавами, легкие из муслинь-де-лень юбки. Сверх того, у старшей была синева около глаз, а у второй на
носу и на лбу по прыщику; у обеих вид невинности на лице.
Да еще сын Вандика, мальчик лет шести, которого он взял так, прокататься, долгом считал высовывать голову во все отверстия, сделанные
в покрышке экипажа для воздуха, и
в одно из них высунулся так неосторожно, что выпал вон, и прямо
носом.
Два его товарища, лежа
в своей лодке, нисколько не смущались тем, что она черпала, во время шквала, и кормой, и
носом; один лениво выливал воду ковшом, а другой еще ленивее смотрел на это.
Самый род товаров, развешенных и разложенных
в лавках, тоже, большею частию, заставляет отворачивать глаза и
нос.
Мы вошли
в нее, и испуганные павлины, цапли и еще какие-то необыкновенные белые утки с красными наростами около
носа и глаз, как у пьяниц, стаей бросились от нас
в разные стороны.
К нам подъехала недавно лодка:
в ней были два гребца, а на
носу небрежно лежал хорошо одетый мальчик лет тринадцати.
Но холодно; я прятал руки
в рукава или за пазуху, по карманам,
носы у нас посинели. Мы осмотрели, подойдя вплоть к берегу, прекрасную бухту, которая лежит налево, как только входишь с моря на первый рейд. Я прежде не видал ее, когда мы входили: тогда я занят был рассматриванием ближних берегов, батарей и холмов.
Рулевой правил наудачу; китайские матросы, сев на
носу в кружок, с неописанным проворством ели двумя палочками рис.
Лодки эти превосходны
в морском отношении: на них одна длинная мачта с длинным парусом. Борты лодки, при боковом ветре, идут наравне с линией воды, и
нос зарывается
в волнах, но лодка держится, как утка; китаец лежит и беззаботно смотрит вокруг. На этих больших лодках рыбаки выходят
в море, делая значительные переходы. От Шанхая они ходят
в Ниппо, с товарами и пассажирами, а это составляет, кажется, сто сорок морских миль, то есть около двухсот пятидесяти верст.
Мили за три от Шанхая мы увидели целый флот купеческих трехмачтовых судов, которые теснились у обоих берегов Вусуна. Я насчитал до двадцати рядов, по девяти и десяти судов
в каждом ряду.
В иных местах стояли на якоре американские так называемые клиппера, то есть большие, трехмачтовые суда, с острым
носом и кормой, отличающиеся красотою и быстрым ходом.
Мы шли по полям, засеянным разными овощами. Фермы рассеяны саженях во ста пятидесяти или двухстах друг от друга. Заглядывали
в домы; «Чинь-чинь», — говорили мы жителям: они улыбались и просили войти. Из дверей одной фермы выглянул китаец, седой,
в очках с огромными круглыми стеклами, державшихся только на
носу.
В руках у него была книга. Отец Аввакум взял у него книгу, снял с его
носа очки, надел на свой и стал читать вслух по-китайски, как по-русски. Китаец и рот разинул. Книга была — Конфуций.
«Где ж Перри?
в Соединенных Штатах?» — спросил он, подвинув
нос почти вплоть к моему
носу.
Тронулись с места и мы. Только зашли наши шлюпки за
нос фрегата, как из бока последнего вырвался клуб дыма, грянул выстрел, и вдруг горы проснулись и разом затрещали эхом, как будто какой-нибудь гигант закатился хохотом. Другой выстрел, за ним выстрел на корвете, опять у нас, опять там: хохот
в горах удвоился. Выстрелы повторялись: то раздавались на обоих судах
в одно время, то перегоняли друг друга; горы выходили из себя, а губернаторы, вероятно, пуще их.
Старик, которого я тут застал, с красным
носом и красными шишками по всему лицу, поклонился и вошел
в дом; я за ним, со мной некоторые из товарищей.
Тагалы нехороши собой: лица большею частью плоские, овальные,
нос довольно широкий, глаза небольшие, цвет кожи не чисто смуглый. Они стригутся по-европейски, одеваются
в бумажные панталоны, сверху выпущена бумажная же рубашка; у франтов кисейная с вышитою на европейский фасон манишкой.
В шляпах большое разнообразие: много соломенных, но еще больше европейских, шелковых, особенно серых. Метисы ходят
в таком же или уже совершенно
в европейском платье.
«Почему ж, — думал я, — не быть у китайца русым волосам и красному
носу, как у европейца? ведь англичане давно уж распространяют
в Китае просвещение и завели много своего.
«Вы здесь не одни, — сказал я французу, — я видел вчера кого-нибудь из ваших, тоже
в китайском платье, с золотым наперсным крестом…» — «Круглолицый, с красноватым лицом и отчасти
носом…
Несколько испанок
в черных, метиски
в белых мантильях и полосатых юбках; они стояли на коленях по две, по три, уткнувшись
носами в книгу и совсем закрывшись мантильями.
Наш катер вставал на дыбы, бил
носом о воду, загребал ее, как ковшом, и разбрасывал по сторонам с брызгами и пеной. Мы-таки перегнали, хотя и рисковали если не перевернуться совсем, так черпнуть порядком. А последнее чуть ли не страшнее было первого для барона: чем было бы тогда потчевать испанок, если б
в мороженое или конфекты вкатилась соленая вода?
«А вот смотрите», — отвечал он и поднес мне к самому
носу ящерицу
в аршин длиной.
Наши отталкивались, пока могли, наконец Зеленый врезался с своей шлюпкой
в средину их лодок так, что у одной отвалился
нос, который и был привезен на фрегат.
Что за плавание
в этих печальных местах! что за климат! Лета почти нет: утром ни холодно, ни тепло, а вечером положительно холодно. Туманы скрывают от глаз чуть не собственный
нос. Вчера палили из пушек, били
в барабан, чтоб навести наши шлюпки с офицерами на место, где стоит фрегат. Ветра большею частию свежие, холодные, тишины почти не бывает, а половина июля!
Прислуге оставалось только просовывать
в дверь кончик
носа и руку с блюдом.
Пришла якутка, молодая и, вероятно,
в якутском вкусе красивая, с плоским
носом, с узенькими, но карими глазами и ярким румянцем на широких щеках.
Лошади от ветра воротят морды назад, ямщики тоже, и седоки прячут лицо
в подушки — напрасно: так и режет шею, спину, грудь и непременно доберется до
носа.
Ну, так вот я
в дороге. Как же, спросите вы, после тропиков показались мне морозы? А ничего. Сижу
в своей открытой повозке, как
в комнате; а прежде боялся, думал, что
в 30˚ не проедешь тридцати верст; теперь узнал, что проедешь лучше при 30˚ и скорее, потому что ямщики мчат что есть мочи; у них зябнут руки и ноги, зяб бы и
нос, но они надевают на шею боа.
На последних пятистах верстах у меня начало пухнуть лицо от мороза. И было от чего: у
носа постоянно торчал обледенелый шарф: кто-то будто держал за
нос ледяными клещами. Боль невыносимая! Я спешил добраться до города, боясь разнемочься, и гнал более двухсот пятидесяти верст
в сутки, нигде не отдыхал, не обедал.
Неточные совпадения
Дрожу, гляжу на лекаря: // Рукавчики засучены, // Грудь фартуком завешана, //
В одной руке — широкий нож, //
В другой ручник — и кровь на нем, // А на
носу очки!
Началось с того, что Волгу толокном замесили, потом теленка на баню тащили, потом
в кошеле кашу варили, потом козла
в соложеном тесте [Соложёное тесто — сладковатое тесто из солода (солод — слад), то есть из проросшей ржи (употребляется
в пивоварении).] утопили, потом свинью за бобра купили да собаку за волка убили, потом лапти растеряли да по дворам искали: было лаптей шесть, а сыскали семь; потом рака с колокольным звоном встречали, потом щуку с яиц согнали, потом комара за восемь верст ловить ходили, а комар у пошехонца на
носу сидел, потом батьку на кобеля променяли, потом блинами острог конопатили, потом блоху на цепь приковали, потом беса
в солдаты отдавали, потом небо кольями подпирали, наконец утомились и стали ждать, что из этого выйдет.
В какой-то дикой задумчивости бродил он по улицам, заложив руки за спину и бормоча под
нос невнятные слова. На пути встречались ему обыватели, одетые
в самые разнообразные лохмотья, и кланялись
в пояс. Перед некоторыми он останавливался, вперял непонятливый взор
в лохмотья и произносил:
Он понял, что час триумфа уже наступил и что триумф едва ли не будет полнее, если
в результате не окажется ни расквашенных
носов, ни свороченных на сторону скул.
Глаза серые, впавшие, осененные несколько припухшими веками; взгляд чистый, без колебаний;
нос сухой, спускающийся от лба почти
в прямом направлении книзу; губы тонкие, бледные, опушенные подстриженною щетиной усов; челюсти развитые, но без выдающегося выражения плотоядности, а с каким-то необъяснимым букетом готовности раздробить или перекусить пополам.