Неточные совпадения
— Ты будешь
любить, как и
другие, ни глубже, ни сильнее; будешь также сдергивать и покрывало с тайн… но только ты будешь верить в вечность и неизменность любви, да об одном этом и думать, а вот это-то и глупо: сам себе готовишь горя более, нежели сколько бы его должно быть.
Любовники-супруги живут всю жизнь вместе — правда! да разве
любят всю жизнь
друг друга? будто их всегда связывает первоначальная любовь? будто они ежеминутно ищут
друг друга, глядят и не наглядятся?
Мужа с женой связывают общие интересы, обстоятельства, одна судьба, — вот и живут вместе; а нет этого, так и расходятся,
любят других, — иной прежде,
другой после: это называется изменой!..
— А я думал, вы прощаетесь перед свадьбой с истинными
друзьями, которых душевно
любите, с которыми за чашей помянете в последний раз веселую юность и, может быть, при разлуке крепко прижмете их к сердцу.
— Видишь ли? — продолжал дядя, — там Софья, тут Надежда, в
другом месте Марья. Сердце — преглубокий колодезь: долго не дощупаешься дна. Оно
любит до старости…
Не удалась одна любовь, оно только замирает, молчит до
другой; в
другой помешали, разлучили — способность
любить опять останется неупотребленной до третьего, до четвертого раза, до тех пор, пока наконец сердце не положит всех сил своих в одной какой-нибудь счастливой встрече, где ничто не мешает, а потом медленно и постепенно охладеет.
— А ты бы хотел, чтоб она
любила тихонько
другого, а тебя продолжала уверять в любви? Ну, ты сам реши, что ей делать, виновата ли она?
Лизавета Александровна утешала его со всею нежностью
друга и сестры. Он поддавался охотно этой милой опеке. Все такие натуры, какова была его,
любят отдавать свою волю в распоряжение
другого. Для них нянька — необходимость.
Он был враг всяких эффектов — это бы хорошо; но он не
любил и искренних проявлений сердца, не верил этой потребности и в
других. Между тем он одним взглядом, одним словом мог бы создать в ней глубокую страсть к себе; но он молчит, он не хочет. Это даже не льстит его самолюбию.
Если б он еще был груб, неотесан, бездушен, тяжелоумен, один из тех мужей, которым имя легион, которых так безгрешно, так нужно, так отрадно обманывать, для их и своего счастья, которые, кажется, для того и созданы, чтоб женщина искала вокруг себя и
любила диаметрально противоположное им, — тогда
другое дело: она, может быть, поступила бы, как поступает большая часть жен в таком случае.
— Он презрительно махнул рукой и начал читать: «
Любить не тою фальшивою, робкою дружбою, которая живет в наших раззолоченных палатах, которая не устоит перед горстью золота, которая боится двусмысленного слова, но тою могучею дружбою, которая отдает кровь за кровь, которая докажет себя в битве и кровопролитии, при громе пушек, под ревом бурь, когда
друзья лобзаются прокопченными порохом устами, обнимаются окровавленными объятиями…
«
Любить — значит не принадлежать себе, перестать жить для себя, перейти в существование
другого, сосредоточить на одном предмете все человеческие чувства — надежду, страх, горесть, наслаждение;
любить — значит жить в бесконечном…»
Наконец,
любить — значит подстерегать каждый взгляд любимого существа, как бедуин подстерегает каждую каплю росы для освежения запекшихся от зноя уст; волноваться в отсутствии его роем мыслей, а при нем не уметь высказать ни одной, стараться превзойти
друг друга в пожертвованиях…»
— А ты? неужели ты веришь? — спросил Петр Иваныч, подходя к ней, — да нет, ты шутишь! Он еще ребенок и не знает ни себя, ни
других, а тебе было бы стыдно! Неужели ты могла бы уважать мужчину, если б он полюбил так?.. Так ли
любят?..
— То есть полюбила
другого? И это мы решили удовлетворительно. Да неужели ты думаешь, что если б она продолжала
любить тебя, ты бы не разлюбил ее?
— Сурков не опасен, — продолжал дядя, — но Тафаева принимает очень немногих, так что он может, пожалуй, в ее маленьком кругу прослыть и львом и умником. На женщин много действует внешность. Он же мастер угодить, ну, его и терпят. Она, может быть, кокетничает с ним, а он и того… И умные женщины
любят, когда для них делают глупости, особенно дорогие. Только они
любят большею частью при этом не того, кто их делает, а
другого… Многие этого не хотят понять, в том числе и Сурков, — вот ты и вразуми его.
Он
любит то, что
любит другой, и ненавидит, что тот ненавидит.
— Сжальтесь надо мной! — заговорила она, — не покидайте меня; что я теперь без вас буду делать? я не вынесу разлуки. Я умру! Подумайте: женщины
любят иначе, нежели мужчины: нежнее, сильнее. Для них любовь — все, особенно для меня:
другие кокетничают,
любят свет, шум, суету; я не привыкла к этому, у меня
другой характер. Я
люблю тишину, уединение, книги, музыку, но вас более всего на свете…
На
другой день записка за запиской к Александру. Он не являлся и не давал ответа. На третий, на четвертый день то же. Юлия написала к Петру Иванычу, приглашая его к себе по важному делу. Жену его она не
любила, потому что она была молода, хороша и приходилась Александру теткой.
— Обыкновенно что: что ты также ее
любишь без ума; что ты давно искал нежного сердца; что тебе страх как нравятся искренние излияния и без любви ты тоже не можешь жить; сказал, что напрасно она беспокоится: ты воротишься; советовал не очень стеснять тебя, позволить иногда и пошалить… а то, говорю, вы наскучите
друг другу… ну, обыкновенно, что говорится в таких случаях.
Любовь? Да, вот еще! Он знает ее наизусть, да и потерял уже способность
любить. А услужливая память, как на смех, напоминала ему Наденьку, но не невинную, простодушную Наденьку — этого она никогда не напоминала — а непременно Наденьку-изменницу, со всею обстановкой, с деревьями, с дорожкой, с цветами, и среди всего этот змеенок, с знакомой ему улыбкой, с краской неги и стыда… и все для
другого, не для него!.. Он со стоном хватался за сердце.
Эта таинственность только раздражала любопытство, а может быть, и
другое чувство Лизы. На лице ее, до тех пор ясном, как летнее небо, появилось облачко беспокойства, задумчивости. Она часто устремляла на Александра грустный взгляд, со вздохом отводила глаза и потупляла в землю, а сама, кажется, думала: «Вы несчастливы! может быть, обмануты… О, как бы я умела сделать вас счастливым! как бы берегла вас, как бы
любила… я бы защитила вас от самой судьбы, я бы…» и прочее.
— Разве вы не вспоминаете иногда о вашей матушке… о ее любви к вам… ласках?.. Неужели вам не приходило в голову, что, может быть, кто-нибудь и здесь
любит вас, если не так, как она, то, по крайней мере, как сестра или, еще больше, как
друг?
— Если б ты рассматривал дело похладнокровнее, так увидел бы, что ты не хуже
других и не лучше, чего я и хотел от тебя: тогда не возненавидел бы ни
других, ни себя, а только равнодушнее сносил бы людские глупости и был бы повнимательнее к своим. Я вот знаю цену себе, вижу, что нехорош, а признаюсь, очень
люблю себя.
— Да уж окажите благодеяние, — продолжала она, — вы наш
друг, так
любите нас, позовите Евсея и расспросите путем, отчего это Сашенька стал задумчивый и худой и куда делись его волоски? Вы мужчина: вам оно ловчее… не огорчили ли его там? ведь есть этакие злодеи на свете… все узнайте.
— Убирайте со стола: господа не будут кушать. К вечеру приготовьте
другого поросенка… или нет ли индейки? Александр Федорыч
любит индейку; он, чай, проголодается. А теперь принесите-ка мне посвежее сенца в светелку: я вздохну часок-другой; там к чаю разбудите. Коли чуть там Александр Федорыч зашевелится, так того… растолкайте меня.
— Хороши же там у вас девушки: до свадьбы
любят! Изменила! мерзавка этакая! Счастье-то само просилось к ней в руки, да не умела ценить, негодница! Увидала бы я ее, я бы ей в рожу наплевала. Чего дядя-то смотрел? Кого это она нашла лучше, посмотрела бы я?.. Что ж, разве одна она? полюбишь в
другой раз.
— Я и в
другой раз
любил.