Он это видел, гордился своим успехом в ее любви, и тут же падал, сознаваясь, что, как он ни бился развивать Веру, давать ей свой свет, но кто-то другой, ее вера, по ее словам, да какой-то поп из молодых, да Райский с своей поэзией, да бабушка с моралью, а еще более — свои глаза, свой слух, тонкое чутье и женские инстинкты, потом воля — поддерживали ее силу и давали ей оружие против его правды, и окрашивали старую, обыкновенную жизнь и правду в такие здоровые цвета, перед которыми казалась и бледна, и пуста, и фальшива, и холодна — та правда и жизнь, какую он добывал себе из новых,
казалось бы — свежих источников.
Неточные совпадения
Когда опекун привез его в школу и посадили его на лавку, во время класса,
кажется, первым
бы делом новичка было вслушаться, что спрашивает учитель, что отвечают ученики.
Один он, даже с помощью профессоров, не сладил
бы с классиками: в русском переводе их не было, в деревне у бабушки, в отцовской библиотеке, хотя и были некоторые во французском переводе, но тогда еще он, без руководства, не понимал значения и обегал их. Они
казались ему строги и сухи.
Она прожила
бы до старости, не упрекнув ни жизнь, ни друга, ни его непостоянную любовь, и никого ни в чем, как не упрекает теперь никого и ничто за свою смерть. И ее болезненная, страдальческая жизнь, и преждевременная смерть
казались ей — так надо.
Во время этого мысленного монолога она с лукавой улыбкой смотрела на него и,
кажется, не чужда была удовольствия помучить его и помучила
бы, если б… он не «брякнул» неожиданным вопросом.
— Бесстыдница! — укоряла она Марфеньку. — Где ты выучилась от чужих подарки принимать?
Кажется, бабушка не тому учила; век свой чужой копейкой не поживилась… А ты не успела и двух слов сказать с ним и уж подарки принимаешь. Стыдно, стыдно! Верочка ни за что
бы у меня не приняла: та — гордая!
«Что это такое, что же это!.. Она,
кажется, добрая, — вывел он заключение, — если б она только смеялась надо мной, то пуговицы
бы не пришила. И где она взяла ее? Кто-нибудь из наших потерял!»
— Он, так сказать, загадка для всех, — отвечал он. — Должно быть, сбился в ранней молодости с прямого пути… Но,
кажется, с большими дарованиями и сведениями: мог
бы быть полезен…
Весь этот уголок, хозяйство с избами, мужиками, скотиной и живностью, терял колорит веселого и счастливого гнезда, а
казался просто хлевом, и он
бы давно уехал оттуда, если б… не Вера!
Какую
бы,
кажется, ненависть должен был возбудить к себе во всей женской половине дворни такой озорник, как этот Егорка? А именно этого и не было.
Он забыл только, что вся ее просьба к нему была — ничего этого не делать, не показывать и что ей ничего от него не нужно. А ему все
казалось, что если б она узнала его, то сама избрала
бы его в руководители не только ума и совести, но даже сердца.
— Разве лесничий… — сказала она задумчиво, — хороший человек! Он,
кажется, не прочь, я замечаю… Славная
бы партия Вере… да…
Этот атлет по росту и силе, по-видимому не ведающий никаких страхов и опасностей здоровяк, робел перед красивой, слабой девочкой, жался от ее взглядов в угол, взвешивал свои слова при ней, очевидно сдерживал движения, караулил ее взгляд, не прочтет ли в нем какого-нибудь желания, боялся, не сказать
бы чего-нибудь неловко, не промахнуться, не
показаться неуклюжим.
«Влюблена! в экстазе!» Это
казалось ей страшнее всякой оспы, кори, лихорадки и даже горячки. И в кого
бы это было? Дай Бог, чтоб в Ивана Ивановича! Она умерла
бы покойно, если б Вера вышла за него замуж.
— Да, сказала
бы, бабушке на ушко, и потом спрятала
бы голову под подушку на целый день. А здесь… одни — Боже мой! — досказала она, кидая взгляд ужаса на небо. — Я боюсь теперь
показаться в комнату; какое у меня лицо — бабушка сейчас заметит.
— Это бывает к росту, — сказала бабушка, —
кажется, тебе уж не кстати
бы…
— Сам знаю, что глупо спрашивать, а хочется знать.
Кажется, я
бы… Ах, Вера, Вера, — кто же даст тебе больше счастья, нежели я? Почему же ты ему веришь, а мне нет? Ты меня судила так холодно, так строго, а кто тебе сказал, что тот, кого ты любишь, даст тебе счастья больше, нежели на полгода? — Почему ты веришь?
Тогда
казалось ему, что он любил Веру такой любовью, какою никто другой не любил ее, и сам смело требовал от нее такой же любви и к себе, какой она не могла дать своему идолу, как
бы страстно ни любила его, если этот идол не носил в груди таких же сил, такого же огня и, следовательно, такой же любви, какая была заключена в нем и рвалась к ней.
— Что? разве вам не сказали? Ушла коза-то! Я обрадовался, когда услыхал, шел поздравить его, гляжу — а на нем лица нет! Глаза помутились, никого не узнаёт. Чуть горячка не сделалась, теперь,
кажется, проходит. Чем
бы плакать от радости, урод убивается горем! Я лекаря было привел, он прогнал, а сам ходит, как шальной… Теперь он спит, не мешайте. Я уйду домой, а вы останьтесь, чтоб он чего не натворил над собой в припадке тупоумной меланхолии. Никого не слушает — я уж хотел побить его…
Но ужас охватил Веру от этой снисходительности. Ей
казалось, как всегда, когда совесть тревожит, что бабушка уже угадала все и ее исповедь опоздает. Еще минута, одно слово — и она кинулась
бы на грудь ей и сказала все! И только силы изменили ей и удержали, да еще мысль — сделать весь дом свидетелем своей и бабушкиной драмы.
Ее эти взгляды Тушина обдавали ужасом. «Не узнал ли? не слыхал ли он чего? — шептала ей совесть. — Он ставит ее так высоко, думает, что она лучше всех в целом свете! Теперь она молча будет красть его уважение…» «Нет, пусть знает и он! Пришли
бы хоть новые муки на смену этой ужасной пытке —
казаться обманщицей!» — шептало в ней отчаяние.
Неточные совпадения
Хлестаков (придвигаясь).Да ведь это вам
кажется только, что близко; а вы вообразите себе, что далеко. Как
бы я был счастлив, сударыня, если б мог прижать вас в свои объятия.
Хлестаков. Я — признаюсь, это моя слабость, — люблю хорошую кухню. Скажите, пожалуйста, мне
кажется, как будто
бы вчера вы были немножко ниже ростом, не правда ли?
А ведь долго крепился давича в трактире, заламливал такие аллегории и екивоки, что,
кажись, век
бы не добился толку.
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький,
кажется, ногтем
бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть
бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)
Кажется, эта комната несколько сыра?
Кажись, так
бы теперь весь свет съел.