Дверь вдруг тихо отворилась, перед ним явился Марк Волохов, в женском капоте и в туфлях Козлова, нечесаный, с невыспавшимся лицом, бледный, худой, с
злыми глазами, как будто его всего передернуло.
Неточные совпадения
Райский смотрел, как стоял директор, как говорил, какие
злые и холодные у него были
глаза, разбирал, отчего ему стало холодно, когда директор тронул его за ухо, представил себе, как поведут его сечь, как у Севастьянова от испуга вдруг побелеет нос, и он весь будто похудеет немного, как Боровиков задрожит, запрыгает и захихикает от волнения, как добрый Масляников, с плачущим лицом, бросится обнимать его и прощаться с ним, точно с осужденным на казнь.
— Какая тайна? Что вы! — говорила она, возвышая голос и делая большие
глаза. — Вы употребляете во
зло права кузена — вот в чем и вся тайна. А я неосторожна тем, что принимаю вас во всякое время, без тетушек и папа…
У него упало сердце. Он не узнал прежней Веры. Лицо бледное, исхудалое,
глаза блуждали, сверкая
злым блеском, губы сжаты. С головы, из-под косынки, выпадали в беспорядке на лоб и виски две-три пряди волос, как у цыганки, закрывая ей, при быстрых движениях,
глаза и рот. На плечи небрежно накинута была атласная, обложенная белым пухом мантилья, едва державшаяся слабым узлом шелкового шнура.
Когда он открывал
глаза утром, перед ним стоял уже призрак страсти, в виде непреклонной,
злой и холодной к нему Веры, отвечающей смехом на его требование открыть ему имя, имя — одно, что могло нанести решительный удар его горячке, сделать спасительный перелом в болезни и дать ей легкий исход.
У ней
глаза горели, как звезды, страстью. Ничего
злого и холодного в них, никакой тревоги, тоски; одно счастье глядело лучами яркого света. В груди, в руках, в плечах, во всей фигуре струилась и играла полная, здоровая жизнь и сила.
— Но ты не пойдешь сама, не увидишься с ним? — говорила Вера, пытливо глядя в
глаза бабушке. — Помни, я не жалуюсь на него, не хочу ему
зла…
Тушин молча подал ему записку. Марк пробежал ее
глазами, сунул небрежно в карман пальто, потом снял фуражку и начал пальцами драть голову, одолевая не то неловкость своего положения перед Тушиным, не то ощущение боли, огорчения или
злой досады.
Тетушка Анны Сергеевны, княжна Х……я, худенькая и маленькая женщина с сжатым в кулачок лицом и неподвижными
злыми глазами под седою накладкой, вошла и, едва поклонившись гостям, опустилась в широкое бархатное кресло, на которое никто, кроме ее, не имел права садиться. Катя поставила ей скамейку под ноги: старуха не поблагодарила ее, даже не взглянула на нее, только пошевелила руками под желтою шалью, покрывавшею почти все ее тщедушное тело. Княжна любила желтый цвет: у ней и на чепце были ярко-желтые ленты.
Прошло еще минут пять, прежде чем явились санитары с носилками, вынесли ее, она уже молчала, и на потемневшем лице ее тускло светились неприятно зеленые, как бы
злые глаза.
Нехлюдов подождал, пока солдат установил самовар (офицер проводил его маленькими
злыми глазами, как бы прицеливаясь, куда бы ударить его). Когда же самовар был поставлен, офицер заварил чай. Потом достал из погребца четвероугольный графинчик с коньяком и бисквиты Альберт. Уставив всё это на скатерть, он опять обратился к Нехлюдову.
— Э, батенька, перестаньте ломать комедию! — с сердцем перебил его Половодов, делая
злые глаза. — Вы меня знаете, и я вас хорошо знаю… Что же еще представляться!
Мы вообще знаем Европу школьно, литературно, то есть мы не знаем ее, а судим à livre ouvert, [Здесь: с первого взгляда (фр.).] по книжкам и картинкам, так, как дети судят по «Orbis pictus» о настоящем мире, воображая, что все женщины на Сандвичевых островах держат руки над головой с какими-то бубнами и что где есть голый негр, там непременно, в пяти шагах от него, стоит лев с растрепанной гривой или тигр с
злыми глазами.
Неточные совпадения
Брови его были нахмурены, и
глаза блестели
злым и гордым блеском.
Я вперед всё расскажу, — и
злой свет зажегся в ее за минуту пред этим нежных
глазах.
Жалко их! и Наталью Савишну жалко, и березовую аллею, и Фоку жалко! Даже
злую Мими — и ту жалко. Все, все жалко! А бедная maman? И слезы опять навертывались на
глаза; но ненадолго.
Этот грубый рассказ, рассмешив мать и Спивак, заставил и Лидию усмехнуться, а Самгин подумал, что Иноков ловко играет простодушного, на самом же деле он, должно быть, хитер и
зол. Вот он говорит, поблескивая холодными
глазами:
— Розанов — брехун, чувственник и еретик, здесь неуместен. Место ему уготовано в аду. — И,
зло вспыхнувшими
глазами покосясь в сторону Самгина, небрежно пробормотал: