Неточные совпадения
Там, у царицы пира, свежий, блистающий молодостью лоб и
глаза, каскадом падающая на затылок и шею темная коса, высокая грудь и роскошные плечи. Здесь — эти впадшие, едва мерцающие, как искры,
глаза, сухие, бесцветные волосы, осунувшиеся
кости рук… Обе картины подавляли его ужасающими крайностями, между которыми лежала такая бездна, а между тем они стояли так близко друг к другу. В галерее их не поставили бы рядом: в жизни они сходились — и он смотрел одичалыми
глазами на обе.
Надо, чтоб я не
глазами, на чужой коже, а чтоб собственными нервами,
костями и мозгом
костей вытерпел огонь страсти, и после — желчью, кровью и потом написал картину ее, эту геенну людской жизни.
Тогда все люди казались ему евангельскими гробами, полными праха и
костей. Бабушкина старческая красота, то есть красота ее характера, склада ума, старых цельных нравов, доброты и проч., начала бледнеть. Кое-где мелькнет в
глаза неразумное упорство, кое-где эгоизм; феодальные замашки ее казались ему животным тиранством, и в минуты уныния он не хотел даже извинить ее ни веком, ни воспитанием.
Она наполнила ему его снова. Костя не отнекивался и, чокнувшись с Дарьи Николаевной, с аппетитом выпил второй стаканчик. Вкусный, сладкий, но крепкий напиток произвел свое действие на молодой организм.
Глаза Кости заблестели, заискрились, и он с несвойственной ему развязанностью сидел на диване…
Неточные совпадения
— А,
Костя! — вдруг проговорил он, узнав брата, и
глаза его засветились радостью. Но в ту же секунду он оглянулся на молодого человека и сделал столь знакомое Константину судорожное движение головой и шеей, как будто галстук жал его; и совсем другое, дикое, страдальческое и жестокое выражение остановилось на его исхудалом лице.
Он был еще худее, чем три года тому назад, когда Константин Левин видел его в последний раз. На нем был короткий сюртук. И руки и широкие
кости казались еще огромнее. Волосы стали реже, те же прямые усы висели на губы, те же
глаза странно и наивно смотрели на вошедшего.
И знаешь,
Костя, я тебе правду скажу, — продолжал он, облокотившись на стол и положив на руку свое красивое румяное лицо, из которого светились, как звезды, масляные, добрые и сонные
глаза.
Это было у места, потому что Фемистоклюс укусил за ухо Алкида, и Алкид, зажмурив
глаза и открыв рот, готов был зарыдать самым жалким образом, но, почувствовав, что за это легко можно было лишиться блюда, привел рот в прежнее положение и начал со слезами грызть баранью
кость, от которой у него обе щеки лоснились жиром.
Ни крика, ни стону не было слышно даже тогда, когда стали перебивать ему на руках и ногах
кости, когда ужасный хряск их послышался среди мертвой толпы отдаленными зрителями, когда панянки отворотили
глаза свои, — ничто, похожее на стон, не вырвалось из уст его, не дрогнулось лицо его.