Неточные совпадения
Это не
было строевое собранное войско, его бы никто не увидал; но в случае войны и общего движенья в восемь дней, не
больше, всякий являлся на коне, во всем своем вооружении, получа один только червонец платы от короля, — и в две недели набиралось такое войско, какого бы не в силах
были набрать никакие рекрутские наборы.
Кроме рейстровых козаков, [Рейстровые козаки — казаки, занесенные поляками в списки (реестры) регулярных войск.] считавших обязанностью являться во время войны, можно
было во всякое время, в случае
большой потребности, набрать целые толпы охочекомонных: [Охочекомонные козаки — конные добровольцы.] стоило только есаулам пройти по рынкам и площадям всех сел и местечек и прокричать во весь голос, ставши на телегу: «Эй вы, пивники, броварники!
Не забирайте много с собой одежды: по сорочке и по двое шаровар на козака да по горшку саламаты [Саламата — мучная похлебка (в основном из гречневой муки).] и толченого проса —
больше чтоб и не
было ни у кого!
Попадались иногда по дороге и такие, которые вооруженною рукою встречали гостей, но
больше было таких, которые бежали заранее.
А между тем подоспел Тарасов полк, приведенный Товкачем; с ним
было еще два есаула, писарь и другие полковые чины; всех козаков набралось
больше четырех тысяч.
Думая, что это
было простое обаяние сна, которое сейчас же рассеется, он открыл
больше глаза свои и увидел, что к нему точно наклонилось какое-то изможденное, высохшее лицо и смотрело прямо ему в очи.
Он бросился к возу и схватил несколько
больших черных хлебов себе под руку, но подумал тут же, не
будет ли эта пища, годная для дюжего, неприхотливого запорожца, груба и неприлична ее нежному сложению.
Оно
было в два этажа, и над ним вверху надстроен
был в две арки бельведер, где стоял часовой;
большой часовой циферблат вделан
был в крышу.
Нужно, чтобы он речами своими разодрал на части мое сердце, чтобы горькая моя участь
была еще горше, чтобы еще жалче
было мне моей молодой жизни, чтобы еще страшнее казалась мне смерть моя и чтобы еще
больше, умирая, попрекала я тебя, свирепая судьба моя, и тебя — прости мое прегрешение, — Святая Божья Матерь!
А судя по тому, что
есть, неприятель вошел в город не с
большим запасом; телег что-то
было с ним немного.
А вот что скажет моя другая речь:
большую правду сказал и Тарас-полковник, — дай Боже ему побольше веку и чтоб таких полковников
было побольше на Украйне!
Все
были хожалые, езжалые: ходили по анатольским берегам, по крымским солончакам и степям, по всем речкам
большим и малым, которые впадали в Днепр, по всем заходам [Заход — залив.] и днепровским островам; бывали в молдавской, волошской, в турецкой земле; изъездили всё Черное море двухрульными козацкими челнами; нападали в пятьдесят челнов в ряд на богатейшие и превысокие корабли, перетопили немало турецких галер и много-много выстреляли пороху на своем веку.
Больше и крепче всех других он
был в козацком обозе; двойною крепкою шиною
были обтянуты дебелые колеса его; грузно
был он навьючен, укрыт попонами, крепкими воловьими кожами и увязан туго засмоленными веревками.
Иные рассуждали с жаром, другие даже держали пари; но бо́льшая часть
была таких, которые на весь мир и на все, что ни случается в свете, смотрят, ковыряя пальцем в своем носу.
Прежде
будет кричать и двигаться, но как только отрубят голову, тогда ему не можно
будет ни кричать, ни
есть, ни
пить, оттого что у него, душечка, уже
больше не
будет головы».
Дом
был большой, старинный, и Левин, хотя жил один, но топил и занимал весь дом. Он знал, что это было глупо, знал, что это даже нехорошо и противно его теперешним новым планам, но дом этот был целый мир для Левина. Это был мир, в котором жили и умерли его отец и мать. Они жили тою жизнью, которая для Левина казалась идеалом всякого совершенства и которую он мечтал возобновить с своею женой, с своею семьей.
Характера он
был больше молчаливого, чем разговорчивого; имел даже благородное побуждение к просвещению, то есть чтению книг, содержанием которых не затруднялся: ему было совершенно все равно, похождение ли влюбленного героя, просто букварь или молитвенник, — он всё читал с равным вниманием; если бы ему подвернули химию, он и от нее бы не отказался.
Бывало, покуда поправляет Карл Иваныч лист с диктовкой, выглянешь в ту сторону, видишь черную головку матушки, чью-нибудь спину и смутно слышишь оттуда говор и смех; так сделается досадно, что нельзя там быть, и думаешь: «Когда же я
буду большой, перестану учиться и всегда буду сидеть не за диалогами, а с теми, кого я люблю?» Досада перейдет в грусть, и, бог знает отчего и о чем, так задумаешься, что и не слышишь, как Карл Иваныч сердится за ошибки.
Неточные совпадения
Осип. Да что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и
большая честь вам, да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка
будет гневаться, что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Хлестаков. Черт его знает, что такое, только не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (
Ест.)Мошенники, канальи, чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)
Больше ничего нет?
Городничий. Я бы дерзнул… У меня в доме
есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это уж слишком
большая честь… Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
Хлестаков. Вы, как я вижу, не охотник до сигарок. А я признаюсь: это моя слабость. Вот еще насчет женского полу, никак не могу
быть равнодушен. Как вы? Какие вам
больше нравятся — брюнетки или блондинки?
Осип. Любит он, по рассмотрению, что как придется.
Больше всего любит, чтобы его приняли хорошо, угощение чтоб
было хорошее.