Неточные совпадения
Свет мелькнул
в одном окошке и досягнул туманною струею до забора, указавши нашим дорожным ворота.
Не то на
свете дивно устроено: веселое мигом обратится
в печальное, если только долго застоишься перед ним, и тогда бог знает что взбредет
в голову.
В ту же минуту он предлагал вам ехать куда угодно, хоть на край
света, войти
в какое хотите предприятие, менять все что ни есть на все, что хотите.
Хорошенький овал лица ее круглился, как свеженькое яичко, и, подобно ему, белел какою-то прозрачною белизною, когда свежее, только что снесенное, оно держится против
света в смуглых руках испытующей его ключницы и пропускает сквозь себя лучи сияющего солнца; ее тоненькие ушки также сквозили, рдея проникавшим их теплым
светом.
Известно, что есть много на
свете таких лиц, над отделкою которых натура недолго мудрила, не употребляла никаких мелких инструментов, как-то: напильников, буравчиков и прочего, но просто рубила со своего плеча: хватила топором раз — вышел нос, хватила
в другой — вышли губы, большим сверлом ковырнула глаза и, не обскобливши, пустила на
свет, сказавши: «Живет!» Такой же самый крепкий и на диво стаченный образ был у Собакевича: держал он его более вниз, чем вверх, шеей не ворочал вовсе и
в силу такого неповорота редко глядел на того, с которым говорил, но всегда или на угол печки, или на дверь.
Чичиков открыл рот, с тем чтобы заметить, что Михеева, однако же, давно нет на
свете; но Собакевич вошел, как говорится,
в самую силу речи, откуда взялась рысь и дар слова...
Выражается сильно российский народ! и если наградит кого словцом, то пойдет оно ему
в род и потомство, утащит он его с собою и на службу, и
в отставку, и
в Петербург, и на край
света.
Из сеней он попал
в комнату, тоже темную, чуть-чуть озаренную
светом, выходившим из-под широкой щели, находившейся внизу двери.
Слишком сильные чувства не отражались
в чертах лица его, но
в глазах был виден ум; опытностию и познанием
света была проникнута речь его, и гостю было приятно его слушать; приветливая и говорливая хозяйка славилась хлебосольством; навстречу выходили две миловидные дочки, обе белокурые и свежие, как розы; выбегал сын, разбитной мальчишка, и целовался со всеми, мало обращая внимания на то, рад ли или не рад был этому гость.
Случись же под такую минуту, как будто нарочно
в подтверждение его мнения о военных, что сын его проигрался
в карты; он послал ему от души свое отцовское проклятие и никогда уже не интересовался знать, существует ли он на
свете или нет.
Полгубернии разодето и весело гуляет под деревьями, и никому не является дикое и грозящее
в сем насильственном освещении, когда театрально выскакивает из древесной гущи озаренная поддельным
светом ветвь, лишенная своей яркой зелени, а вверху темнее, и суровее, и
в двадцать раз грознее является чрез то ночное небо и, далеко трепеща листьями
в вышине, уходя глубже
в непробудный мрак, негодуют суровые вершины дерев на сей мишурный блеск, осветивший снизу их корни.
Скоро вслед за ними все угомонилось, и гостиница объялась непробудным сном; только
в одном окошечке виден еще был
свет, где жил какой-то приехавший из Рязани поручик, большой, по-видимому, охотник до сапогов, потому что заказал уже четыре пары и беспрестанно примеривал пятую.
Затем писавшая упоминала, что омочает слезами строки нежной матери, которая, протекло двадцать пять лет, как уже не существует на
свете; приглашали Чичикова
в пустыню, оставить навсегда город, где люди
в душных оградах не пользуются воздухом; окончание письма отзывалось даже решительным отчаяньем и заключалось такими стихами...
Видно, так уж бывает на
свете; видно, и Чичиковы на несколько минут
в жизни обращаются
в поэтов; но слово «поэт» будет уже слишком.
Есть случаи, где женщина, как ни слаба и бессильна характером
в сравнении с мужчиною, но становится вдруг тверже не только мужчины, но и всего что ни есть на
свете.
Да не покажется читателю странным, что обе дамы были не согласны между собою
в том, что видели почти
в одно и то же время. Есть, точно, на
свете много таких вещей, которые имеют уже такое свойство: если на них взглянет одна дама, они выйдут совершенно белые, а взглянет другая, выйдут красные, красные, как брусника.
Оказалось, что Чичиков давно уже был влюблен, и виделись они
в саду при лунном
свете, что губернатор даже бы отдал за него дочку, потому что Чичиков богат, как жид, если бы причиною не была жена его, которую он бросил (откуда они узнали, что Чичиков женат, — это никому не было ведомо), и что жена, которая страдает от безнадежной любви, написала письмо к губернатору самое трогательное, и что Чичиков, видя, что отец и мать никогда не согласятся, решился на похищение.
Собакевич отвечал, что Чичиков, по его мнению, человек хороший, а что крестьян он ему продал на выбор и народ во всех отношениях живой; но что он не ручается за то, что случится вперед, что если они попримрут во время трудностей переселения
в дороге, то не его вина, и
в том властен Бог, а горячек и разных смертоносных болезней есть на
свете немало, и бывают примеры, что вымирают-де целые деревни.
— Вот говорит пословица: «Для друга семь верст не околица!» — говорил он, снимая картуз. — Прохожу мимо, вижу
свет в окне, дай, думаю себе, зайду, верно, не спит. А! вот хорошо, что у тебя на столе чай, выпью с удовольствием чашечку: сегодня за обедом объелся всякой дряни, чувствую, что уж начинается
в желудке возня. Прикажи-ка мне набить трубку! Где твоя трубка?
Он был
в горе,
в досаде, роптал на весь
свет, сердился на несправедливость судьбы, негодовал на несправедливость людей и, однако же, не мог отказаться от новых попыток.
Ибо, что ни говори, не приди
в голову Чичикову эта мысль, не явилась бы на
свет сия поэма.
И еще тайна, почему сей образ предстал
в ныне являющейся на
свет поэме.
Не загляни автор поглубже ему
в душу, не шевельни на дне ее того, что ускользает и прячется от
света, не обнаружь сокровеннейших мыслей, которых никому другому не вверяет человек, а покажи его таким, каким он показался всему городу, Манилову и другим людям, и все были бы радешеньки и приняли бы его за интересного человека.
Еще падет обвинение на автора со стороны так называемых патриотов, которые спокойно сидят себе по углам и занимаются совершенно посторонними делами, накопляют себе капитальцы, устроивая судьбу свою на счет других; но как только случится что-нибудь, по мненью их, оскорбительное для отечества, появится какая-нибудь книга,
в которой скажется иногда горькая правда, они выбегут со всех углов, как пауки, увидевшие, что запуталась
в паутину муха, и подымут вдруг крики: «Да хорошо ли выводить это на
свет, провозглашать об этом?
Остановился пораженный божьим чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? что значит это наводящее ужас движение? и что за неведомая сила заключена
в сих неведомых
светом конях?
А между тем
в существе своем Андрей Иванович был не то доброе, не то дурное существо, а просто — коптитель неба. Так как уже немало есть на белом
свете людей, коптящих небо, то почему же и Тентетникову не коптить его? Впрочем, вот
в немногих словах весь журнал его дня, и пусть из него судит читатель сам, какой у него был характер.
Обнаруживала ли ими болеющая душа скорбную тайну своей болезни, что не успел образоваться и окрепнуть начинавший
в нем строиться высокий внутренний человек; что, не испытанный измлада
в борьбе с неудачами, не достигнул он до высокого состоянья возвышаться и крепнуть от преград и препятствий; что, растопившись, подобно разогретому металлу, богатый запас великих ощущений не принял последней закалки, и теперь, без упругости, бессильна его воля; что слишком для него рано умер необыкновенный наставник и нет теперь никого во всем
свете, кто бы был
в силах воздвигнуть и поднять шатаемые вечными колебаньями силы и лишенную упругости немощную волю, — кто бы крикнул живым, пробуждающим голосом, — крикнул душе пробуждающее слово: вперед! — которого жаждет повсюду, на всех ступенях стоящий, всех сословий, званий и промыслов, русский человек?
— Да у вас, батюшка Константин Федорович, весь пойдет
в дело. Уж эдакого умного человека во всем
свете нельзя сыскать. Ваше здоровье всяку вещь
в место поставит. Так уж прикажите принять.
Родственники, конечно, родственниками, но отчасти, так сказать, и для самого себя; потому что, точно, не говоря уже о пользе, которая может быть
в геморроидальном отношенье, одно уже то, чтоб увидать
свет, коловращенье людей… кто что ни говори, есть, так сказать, живая книга, та же наука.
И часто неожиданно,
в глухом, забытом захолустье, на безлюдье безлюдном, встретишь человека, которого греющая беседа заставит позабыть тебя и бездорожье дороги, и бесприютность ночлегов, и современный
свет, полный глупостей людских, обманов, обманывающих человека.
В речах его оказалось столько познанья людей и
света!
Проходит после того десять лет — мудрец все еще держится на
свете, еще больше прежнего кругом
в долгах и так же задает обед, и все думают, что он последний, и все уверены, что завтра же потащут хозяина
в тюрьму.
Родственники, конечно, родственниками, но отчасти, так сказать, и для самого себя, ибо, — не говоря уже о пользе
в геморроидальном отношении, — видеть
свет и коловращенье людей — есть уже само по себе, так сказать, живая книга и вторая наука.
Брат Василий задумался. «Говорит этот человек несколько витиевато, но
в словах его есть правда, — думал <он>. — Брату моему Платону недостает познания людей,
света и жизни». Несколько помолчав, сказал так вслух...
— Могу сказать, что получите первейшего сорта, лучше которого <нет>
в обеих столицах, — говорил купец, потащившись доставать сверху штуку; бросил ее ловко на стол, разворотил с другого конца и поднес к
свету. — Каков отлив-с! Самого модного, последнего вкуса!
И
в мыслях его пробудились те чувства, которые овладели им, когда он был <у> Гоброжогло, [То есть Костанжогло.] и милая, при греющем
свете вечернем, умная беседа хозяина о том, как плодотворно и полезно занятье поместьем.