В письме к П. В. Нащокину А. С. Пушкин 20 января 1835 года пишет: «Пугачев сделался добрым, исправным плательщиком оброка… Емелька Пугачев оброчный мой мужик… Денег он мне принес довольно, но как около двух лет жил я в долг, то ничего и не
остается у меня за пазухой и все идет на расплату».
Старик Щербаков был истинным другом актеров и в минуту безденежья, обычно к концу Великого поста, кроме кредита по ресторану, снабжал актеров на дорогу деньгами, и никто не
оставался у него в долгу.
Неточные совпадения
Детей
у него в живых не
осталось, и миллионы пошли по наследству каким-то дальним родственникам, которых он при жизни и знать не хотел.
Более близкие его друзья — а их было
у него очень мало — рассказывали, что после него
осталась большая поэма в стихах, посвященная девушке, с которой он и знаком не был, но был в нее тайно влюблен…
— Нет, мы подмосковные… Теперь ярославских мало
у нас
осталось…
Сошел на нет и этот клуб.
У большинства дворян не
осталось роскошных выездов. Дела клуба стали слабнуть, вместо шестисот членов
осталось двести. Понемногу стало допускаться в члены и именитое купечество.
В литературе о банном быте Москвы ничего нет. Тогда все это было
у всех на глазах, и никого не интересовало писать о том, что все знают: ну кто будет читать о банях? Только в словаре Даля
осталась пословица, очень характерная для многих бань: «Торговые бани других чисто моют, а сами в грязи тонут!»
Владелец заложенных
у него лошадей разорился, часть лошадей перешла к другим кредиторам, две
остались за долг Стрельцову. Наездник,
у которого стояли лошади, предложил ему оставить их за собой и самому ездить на них на призы.
Отбывшие срок учения делались мастерами и мастерицами и
оставались жить
у своих хозяев на грошовое жалованье.
А через день вся артель
остается у хозяина.
И ничего в памяти
у меня больше не
осталось яркого от Триумфальных ворот. Разве только что это слово: «Триумфальные» ворота — я ни от кого не слыхал. Бывало, нанимаешь извозчика...
За несколько недель пред этим Левин писал брату, что по продаже той маленькой части, которая
оставалась у них неделенною в доме, брат имел получить теперь свою долю, около 2000 рублей.
— Ну, вот еще! Куда бы я ни отправился, что бы со мной ни случилось, — ты бы
остался у них провидением. Я, так сказать, передаю их тебе, Разумихин. Говорю это, потому что совершенно знаю, как ты ее любишь и убежден в чистоте твоего сердца. Знаю тоже, что и она тебя может любить, и даже, может быть, уж и любит. Теперь сам решай, как знаешь лучше, — надо иль не надо тебе запивать.
Неточные совпадения
Чуть дело не разладилось. // Да Климка Лавин выручил: // «А вы бурмистром сделайте // Меня! Я удовольствую // И старика, и вас. // Бог приберет Последыша // Скоренько, а
у вотчины //
Останутся луга. // Так будем мы начальствовать, // Такие мы строжайшие // Порядки заведем, // Что надорвет животики // Вся вотчина… Увидите!»
И скатерть развернулася, // Откудова ни взялися // Две дюжие руки: // Ведро вина поставили, // Горой наклали хлебушка // И спрятались опять. // Крестьяне подкрепилися. // Роман за караульного //
Остался у ведра, // А прочие вмешалися // В толпу — искать счастливого: // Им крепко захотелося // Скорей попасть домой…
У батюшки,
у матушки // С Филиппом побывала я, // За дело принялась. // Три года, так считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, // Что год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда
останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — // К кому оно привяжется, // До смерти не избыть!
В краткий период безначалия (см."Сказание о шести градоначальницах"), когда в течение семи дней шесть градоначальниц вырывали друг
у друга кормило правления, он с изумительною для глуповца ловкостью перебегал от одной партии к другой, причем так искусно заметал следы свои, что законная власть ни минуты не сомневалась, что Козырь всегда
оставался лучшею и солиднейшею поддержкой ее.
Начались подвохи и подсылы с целью выведать тайну, но Байбаков
оставался нем как рыба и на все увещания ограничивался тем, что трясся всем телом. Пробовали споить его, но он, не отказываясь от водки, только потел, а секрета не выдавал. Находившиеся
у него в ученье мальчики могли сообщить одно: что действительно приходил однажды ночью полицейский солдат, взял хозяина, который через час возвратился с узелком, заперся в мастерской и с тех пор затосковал.