Неточные совпадения
Против дома Мосолова (
на углу Большой Лубянки) была
биржа наемных экипажей допотопного вида, в которых провожали покойников.
Это была книжная
биржа, завершавшаяся
на Сухаревке, где каждый постоянный покупатель знал каждого букиниста и каждый букинист знал каждого покупателя: что ему надо и как он платит.
В Богословском (Петровском) переулке с 1883 года открылся театр Корша. С девяти вечера отовсюду поодиночке начинали съезжаться извозчики, становились в линию по обеим сторонам переулка, а не успевшие занять место вытягивались вдоль улицы по правой ее стороне, так как левая была занята лихачами и парными «голубчиками», платившими городу за эту
биржу крупные суммы. «Ваньки», желтоглазые погонялки — эти извозчики низших классов, а также кашники, приезжавшие в столицу только
на зиму, платили «халтуру» полиции.
После обеда, когда гурманы переваривали пищу, а игроки усаживались за карты, любители «клубнички» слушали певиц, торговались с Анной Захаровной и, когда хор уезжал, мчались к «Яру»
на лихачах и парных «голубчиках»,
биржа которых по ночам была у Купеческого клуба. «Похищение сабинянок» из клуба не разрешалось, и певицам можно было уезжать со своими поклонниками только от «Яра».
Затем стало сходить
на нет проевшееся барство. Первыми появились в большой зале московские иностранцы-коммерсанты — Клопы, Вогау, Гопперы, Марки. Они являлись прямо с
биржи, чопорные и строгие, и занимали каждая компания свой стол.
Но лучшие были у «Эрмитажа», платившие городу за право стоять
на бирже до пятисот рублей в год.
На других
биржах — по четыреста.
Против дома Мосолова
на Лубянской площади была
биржа наемных карет. Когда Мосолов продал свой дом страховому обществу «Россия», то карету и лошадей подарил своему кучеру, и «Лапша» встал
на бирже. Прекрасная запряжка давала ему возможность хорошо зарабатывать: ездить с «Лапшой» считалось шиком.
А до него Лубянская площадь заменяла собой и извозчичий двор: между домом Мосолова и фонтаном —
биржа извозчичьих карет, между фонтаном и домом Шилова —
биржа ломовых, а вдоль всего тротуара от Мясницкой до Большой Лубянки — сплошная вереница легковых извозчиков, толкущихся около лошадей. В те времена не требовалось, чтобы извозчики обязательно сидели
на козлах. Лошади стоят с надетыми торбами, разнузданные, и кормятся.
Их привозили в Москву мальчиками в трактир, кажется, Соколова, где-то около Тверской заставы, куда трактирщики и обращались за мальчиками. Здесь была
биржа будущих «шестерок». Мальчиков привозили обыкновенно родители, которые и заключали с трактирщиками контракт
на выучку, лет
на пять. Условия были разные, смотря по трактиру.
Обеды в ресторане были непопулярными, ужины — тоже. Зато завтраки, от двенадцати до трех часов, были модными, как и в «Эрмитаже». Купеческие компании после «трудов праведных»
на бирже являлись сюда во втором часу и, завершив за столом миллионные сделки, к трем часам уходили. Оставшиеся после трех кончали «журавлями».
А. Т. Зверев имел два трактира — один в Гавриковом переулке «Хлебная
биржа». Там заседали оптовики-миллионеры, державшие в руках все хлебное дело, и там делались все крупные сделки за чайком. Это был самый тихий трактир. Даже голосов не слышно. Солидные купцы делают сделки с уха
на ухо, разве иногда прозвучит...
На столах стоят мешочки с пробой хлеба. Масса мешочков
на вешалке в прихожей… И
на столах, в часы
биржи, кроме чая — ничего… А потом уж, после «делов», завтракают и обедают.
Неточные совпадения
Это были: караульная будка, у которой стоял солдат с ружьем, две-три извозчичьи
биржи и, наконец, длинные заборы с известными заборными надписями и рисунками, нацарапанными углем и мелом; более не находилось ничего
на сей уединенной, или, как у нас выражаются, красивой площади.
Что ж мой Онегин? Полусонный // В постелю с бала едет он: // А Петербург неугомонный // Уж барабаном пробужден. // Встает купец, идет разносчик, //
На биржу тянется извозчик, // С кувшином охтенка спешит, // Под ней снег утренний хрустит. // Проснулся утра шум приятный. // Открыты ставни; трубный дым // Столбом восходит голубым, // И хлебник, немец аккуратный, // В бумажном колпаке, не раз // Уж отворял свой васисдас.
—
На бирже будем играть, ты и я. У меня верная рука есть, человек неограниченных возможностей, будущий каторжник или — самоубийца. Он — честный, но сумасшедший. Он поможет нам сделать деньги.
Вино он брал с
биржи и прятал сам, и сам доставал; но
на столе никогда никто не видал ничего, кроме графина водки, настоенной смородинным листом; вино же выпивалось в светлице.
«Еще к тетке обратилась! — думал он, — этого недоставало! Вижу, что ей жаль, что любит, пожалуй… да этой любви можно, как товару
на бирже, купить во столько-то времени,
на столько-то внимания, угодливости… Не ворочусь, — угрюмо думал он. — Прошу покорно, Ольга, девочка! по ниточке, бывало, ходила. Что с ней?»