Неточные совпадения
О. П. Киреева была знакома с нашей
семьей, и часто ее маленькая дочка Леля бывала у нас, и мы с женой бывали
в ее маленькой квартирке
в третьем этаже промозглого грязно-желтого здания, под самой каланчой.
В назначенный день к
семи часам вечера приперла из «Ляпинки» артель
в тридцать человек. Швейцар
в ужасе, никого не пускает. Выручила появившаяся хозяйка дома, и княжеский швейцар
в щегольской ливрее снимал и развешивал такие пальто и полушубки, каких вестибюль и не видывал. Только места для калош остались пустыми.
Делалось это под видом сбора на «погорелые места». Погорельцы, настоящие и фальшивые, приходили и приезжали
в Москву
семьями. Бабы с ребятишками ездили
в санях собирать подаяние деньгами и барахлом, предъявляя удостоверения с гербовой печатью о том, что предъявители сего едут по сбору пожертвований
в пользу сгоревшей деревни или села. Некоторые из них покупали особые сани, с обожженными концами оглоблей, уверяя, что они только сани и успели вырвать из огня.
— Едешь по деревне, видишь, окна
в домах заколочены, — это значит, что пожарники на промысел пошли целой
семьей, а
в деревне и следов пожара нет!
Отправит ли их новый барин куда-нибудь к себе
в «деревню,
в глушь,
в Саратов», а
семью разбросает по другим вотчинам…
Но вот часы
в залах, одни за другими, бьют шесть. Двери
в большую гостиную отворяются, голоса смолкают, и начинается шарканье, звон шпор… Толпы окружают закусочный стол. Пьют «под селедочку», «под парную белужью икорку», «под греночки с мозгами» и т. д. Ровно час пьют и закусывают. Потом из залы-читальни доносится первый удар часов —
семь, — и дежурный звучным баритоном покрывает чоканье рюмок и стук ножей.
«Кусочники» жили
семьями при банях, имели отдельные комнаты и платили разную аренду, смотря по баням, от двадцати до ста рублей
в месяц.
А
в праздничные дни к вечеру трактир сплошь битком набит пьяными — места нет. И лавирует половой между пьяными столами, вывертываясь и изгибаясь, жонглируя над головой высоко поднятым подносом на ладони, и на подносе иногда два и
семь — то есть два чайника с кипятком и
семь приборов.
Так назывался запечатанный хрустальный графин, разрисованный золотыми журавлями, и
в нем был превосходный коньяк, стоивший пятьдесят рублей. Кто платил за коньяк, тот и получал пустой графин на память. Был даже некоторое время спорт коллекционировать эти пустые графины, и один коннозаводчик собрал их
семь штук и показывал свое собрание с гордостью.
На углу Остоженки и 1-го Зачатьевского переулка
в первой половине прошлого века был большой одноэтажный дом, занятый весь трактиром Шустрова, который сам с
семьей жил
в мезонине, а огромный чердак да еще пристройки на крыше были заняты голубятней, самой большой во всей Москве.
— Жалости подобно! Оно хоть и по закону, да не по совести! Посадят человека
в заключение, отнимут его от
семьи, от детей малых, и вместо того, чтобы работать ему, да, может, работой на ноги подняться, годами держат его зря за решеткой. Сидел вот молодой человек — только что женился, а на другой день посадили. А дело-то с подвохом было: усадил его богач-кредитор только для того, чтобы жену отбить. Запутал, запутал должника, а жену при себе содержать стал…
Мастеровые
в будние дни начинали работы
в шесть-семь часов утра и кончали
в десять вечера.
В мастерской портного Воздвиженского работало пятьдесят человек. Женатые жили
семьями в квартирах на дворе; а холостые с мальчиками-учениками ночевали
в мастерских, спали на верстаках и на полу, без всяких постелей: подушка — полено
в головах или свои штаны, если еще не пропиты.
В праздничные дни, когда мужское большинство уходило от
семей развлекаться по трактирам и пивным, мальчики-ученики играли
в огромном дворе, — а дома оставались женщины, молодежь собиралась то
в одной квартире, то
в другой, пили чай, грызли орехи, дешевые пряники, а то подсолнухи.
Но
в семье она — и не для того только, чтобы показывать пример, а от всей души — строго исполняла все церковные требования, и то, что дети около года не были у причастия, очень беспокоило ее, и, с полным одобрением и сочувствием Матрены Филимоновны, она решила совершить это теперь, летом.
Итак, она звалась Татьяной. // Ни красотой сестры своей, // Ни свежестью ее румяной // Не привлекла б она очей. // Дика, печальна, молчалива, // Как лань лесная, боязлива, // Она
в семье своей родной // Казалась девочкой чужой. // Она ласкаться не умела // К отцу, ни к матери своей; // Дитя сама, в толпе детей // Играть и прыгать не хотела // И часто целый день одна // Сидела молча у окна.
Неточные совпадения
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь
в лавке, когда его завидишь. То есть, не то уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по
семи лежит
в бочке, что у меня сиделец не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь, ни
в чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
Городничий. Что, голубчики, как поживаете? как товар идет ваш? Что, самоварники, аршинники, жаловаться? Архиплуты, протобестии, надувалы мирские! жаловаться? Что, много взяли? Вот, думают, так
в тюрьму его и засадят!.. Знаете ли вы,
семь чертей и одна ведьма вам
в зубы, что…
Случается, к недужному // Придешь: не умирающий, // Страшна
семья крестьянская //
В тот час, как ей приходится // Кормильца потерять!
Неласково // Глядит на них
семья, // Они
в дому шумливые, // На улице драчливые, // Обжоры за столом…
В одной,
в другой навалятся, // А
в третьей не притронутся — // У нас на
семью пьющую // Непьющая
семья!