Цитаты со словом «головы»
Когда-то на месте этой каменной лестницы, на Болоте, против Кремля, стояла на шесте
голова Степана Разина, казненного здесь.
Грохот трамваев. Вся расцвеченная, площадь то движется вперед, то вдруг останавливается, и тысячи людских
голов поднимают кверху глаза: над Москвой мчатся стаи самолетов — то гусиным треугольником, то меняя построение, как стеклышки в калейдоскопе.
И фигура, сорвав с
головы шапку, подходит.
В «Кулаковку» даже днем опасно ходить — коридоры темные, как ночью. Помню, как-то я иду подземным коридором «Сухого оврага», чиркаю спичку и вижу — ужас! — из каменной стены, из гладкой каменной стены вылезает
голова живого человека. Я остановился, а голова орет...
Мой спутник задул в моей руке спичку и потащил меня дальше, а
голова еще что-то бурчала вслед.
Первым выбежал здоровенный брюнет. Из-под нахлобученной шапки виднелся затылок, правая половина которого обросла волосами много короче, чем левая. В те времена каторжным еще брили
головы, и я понял, что ему надо торопиться. Выбежало еще человек с пяток, оставив «марух» расплачиваться за угощенье.
Здесь жили профессионалы-нищие и разные мастеровые, отрущобившиеся окончательно. Больше портные, их звали «раками», потому что они,
голые, пропившие последнюю рубаху, из своих нор никогда и никуда не выходили. Работали день и ночь, перешивая тряпье для базара, вечно с похмелья, в отрепьях, босые.
Разденут, разуют и
голым пустят.
Ужасные иногда были ночи на этой площади, где сливались пьяные песни, визг избиваемых «марух» да крики «караул». Но никто не рисковал пойти на помощь: раздетого и разутого
голым пустят да еще изобьют за то, чтобы не лез куда не следует.
Да так
голый домой и вернулся.
После пьяной ночи такой страховидный дядя вылезает из-под нар, просит в кредит у съемщика стакан сивухи, облекается в страннический подрясник, за плечи ранец, набитый тряпьем, на
голову скуфейку и босиком, иногда даже зимой по снегу, для доказательства своей святости, шагает за сбором.
Рядом с «писучей» ночлежкой была квартира «подшибал». В старое время типографщики наживали на подшибалах большие деньги. Да еще говорили, что благодеяние делают: «Куда ему,
голому да босому, деваться! Что ни дай — все пропьет!»
И кто вынесет побои колодкой по
голове от пьяного сапожника и тому подобные способы воспитания, веками внедрявшиеся в обиход тогдашних мастерских, куда приводили из деревень и отдавали мальчуганов по контракту в ученье на года, чтобы с хлеба долой!
Против роскошного дворца Шереметевской больницы вырастали сотни палаток, раскинутых за ночь на один только день. От рассвета до потемок колыхалось на площади море
голов, оставляя узкие дорожки для проезда по обеим сторонам широченной в этом месте Садовой улицы. Толклось множество народа, и у всякого была своя цель.
И еще, кроме мух и тараканов, было только одно живое существо в его квартире — это состарившаяся с ним вместе большущая черепаха, которую он кормил из своих рук, сажал на колени, и она ласкалась к нему своей
голой головой с умными глазами.
— Сколько добра-то у нас пропало! Оно ведь все наше добро-то было… Ежели бы знать, что умрет Андрей Михайлович, — прямо
голыми руками бери!
Из властей предержащих почти никто не бывал на Сухаревке, кроме знаменитого московского полицмейстера Н. И. Огарева,
голова которого с единственными в Москве усами черными, лежащими на груди, изредка по воскресеньям маячила над толпой около палаток антикваров.
— В беговой беседке у швейцара жена родила тройню — и все с жеребячьими
головами.
И торгуются такие покупатели из-за копейки до слез, и радуются, что удалось купить статуэтку
голой женщины с отбитой рукой и поврежденным носом, и уверяют они знакомых, что даром досталась...
Между ними золотой складень с надписью: «Моление
головы московских стрельцов Матвея Тимофеевича Синягина».
Они с видом знатоков старались «овладеть» своими глазами, разбегающимися, как у вора на ярмарке, при виде сокровищ, поднимали
голову и, рассматривая истинно редкие, огромной ценности вещи, говорили небрежно...
Только обжорка недвижима — бабы поднимают сзади подолы и окутывают
голову…
Толпа уши развесит. От всех балаганов сбегаются люди «Юшку-комедианта» слушать. Таращим и мы на него глаза, стоя в темноте и давке, задрав
головы. А он седой бородой трясет да над нами же издевается. Вдруг ткнет в толпу пальцем да как завизжит...
И все завертят
головами, а он уже дальше: ворону увидал — и к ней.
Сорвет бороду, махнет ею над
головой и исчезнет вниз.
Днем лавочки принимали розницу от карманников и мелких воришек — от золотых часов до носового платка или сорванной с
головы шапки, а на рассвете оптом, узлами, от «Иванов» — ночную добычу, иногда еще с необсохшей кровью.
Я остался один в этом замурованном склепе и прошел по колено в бурлящей воде шагов десять. Остановился. Кругом меня был мрак. Мрак непроницаемый, полнейшее отсутствие света. Я повертывал
голову во все стороны, но глаз мой ничего не различал.
Я задел обо что-то
головой, поднял руку и нащупал мокрый, холодный, бородавчатый, покрытый слизью каменный свод и нервно отдернул руку…
Все чаще и чаще над моей
головой гремели экипажи.
Мы долго шли, местами погружаясь в глубокую тину или невылазную, зловонную жидкую грязь, местами наклоняясь, так как заносы грязи были настолько высоки, что невозможно было идти прямо, — приходилось нагибаться, и все же при этом я доставал
головой и плечами свод.
Дошагали в этой вони до первого колодца и наткнулись на спущенную лестницу. Я поднял
голову, обрадовался голубому небу.
Большой взял за
голову, маленький — за ноги, и понесли, как бревно.
Я упорно молчал. В
голове мелькало: «Концы в воду, Ларепланд с „малинкой“, немец, кружка с птицей…»
Даешь имена, какие только в
голову взбредут, только бы на французские походили.
Взбрело в
голову первое попавшееся слово, и сейчас его на французское.
— Да. Великое дело — персидская ромашка. Сам я это изобрел. Сейчас их осыплешь — и в бороду, и в
голову, и в белье, у которых есть… Потом полчасика подержишь в сенях, и все в порядке: пишут, не чешутся, и в комнате чисто…
Последний раз я видел Мишу Хлудова в 1885 году на собачьей выставке в Манеже. Огромная толпа окружила большую железную клетку. В клетке на табурете в поддевке и цилиндре сидел Миша Хлудов и пил из серебряного стакана коньяк. У ног его сидела тигрица, била хвостом по железным прутьям, а
голову положила на колени Хлудову. Это была его последняя тигрица, недавно привезенная из Средней Азии, но уже прирученная им, как собачонка.
Ну, вынешь из кармана кошелек, достанешь гривенник, думаешь дать, а потом мелькнет в
голове: ведь я ему жалованье плачу, за что же еще сверх того давать?
— Зимой у дупеля
голова отрезается… Едок, а этого не знаешь, — поясняет Королев.
Вообще среди учащихся немногие были обеспечены — большинство беднота. И студенты, и ученики Училища живописи резко делились на богачей и на многочисленную
голь перекатную.
Подозвали Волгужева. В отрепанном пиджаке, как большинство учеников того времени, он подошел к генералгубернатору, который был выше его ростом на две
головы, и взял его за пуговицу мундира, что привело в ужас все начальство.
У баб из корзин торчали
головы кур и цыплят, в мешках визжали поросята, которых продавцы, вынимая из мешка, чтобы показать покупателю, непременно поднимали над головой, держа за связанные задние ноги.
Неизвестно, утер ли нос Голицыну и Троекурову своим домом Матвей Гагарин, но известно, что Петр I отрубил ему
голову.
И позвонил. Вошел слуга, довольно обтрепанный, но чрезвычайно важный, с седыми баками и совершенно лысой
головой. Высокий, осанистый, вида барственного.
Разносчики, главным образом тверские, покупали здесь товар и ходили по всей Москве, вплоть до самых окраин, нося на
голове пудовые лотки и поставляя продукты своим постоянным покупателям.
Выбегают пожарные, на ходу одеваясь в не успевшее просохнуть платье, выезжает на великолепном коне вестовой в медной каске и с медной трубой. Выскакивает брандмейстер и, задрав
голову, орет...
Каждый пожарный — герой, всю жизнь на войне, каждую минуту рискует
головой.
Тревожный звонок — и все бросаются к столбам, охватывают их в обнимку, ныряют по ним в нижний сарай, и в несколько секунд — каждый на своем определенном месте автомобиля: каску на
голову, прозодежду надевают на полном ходу летящего по улице автомобиля.
И движется, ползет, громыхая и звеня железом, партия иногда в тысячу человек от пересыльной тюрьмы по Садовой, Таганке, Рогожской… В
голове партии погремливают ручными и ножными кандалами, обнажая то и дело наполовину обритые головы, каторжане. Им приходится на ходу отвоевывать у конвойных подаяние, бросаемое народом.
Около четырех часов дня в сопровождении полицейского в контору Филиппова явились три подростка-рабочих, израненные, с забинтованными
головами, а за ними стали приходить еще и еще рабочие и рассказывали, что во время пути под конвоем и во дворе дома градоначальника их били. Некоторых избитых даже увезли в каретах скорой помощи в больницы.
Цитаты из русской классики со словом «головы»
Ассоциации к слову «головы»
Синонимы к слову «головы»
Предложения со словом «голова»
- – Да нет, не стоит… – усаживаясь в глубокое, удивительно мягкое кожаное кресло, отрицательно покачала головой девушка.
- В такие моменты гордо поднимает голову мысль о предопределённости происходящего.
- – Да неужели? – слегка склонила голову набок подполковник. – Может, это потому, что ты просто ни разу пробовал какого-нибудь более интересного занятия?
- (все предложения)
Сочетаемость слова «голова»
Афоризмы русских писателей со словом «голова»
Дополнительно