Неточные совпадения
С
каким восторгом, будучи в подвыпитии, Островский рассказывал
о тех счастливых днях его актерской юности в Коренной, где он в одну из ярмарок, будучи семинаристом, гостил у своего дяди, дьякона, побывал в театре Григорьева и по окончании ярмарки уехал вместе с труппой.
Много рассказывал Василий Трофимович
о Коренной ярмарке и
о том,
как он с Имеретинским подружился.
—
Как вам будет рада Надя! Когда приезжает к нам в гости Вася, то у них только и разговора, что
о вас, так что заглазно мы хорошо и давно знакомы.
О театре — ни слова, а это ему вскочило в копеечку. Вся труппа жила в его новой гостинице — прекрасной,
как в большом городе. Квартира и содержание всей труппы шли за счет Иванова. Все проходило по секрету от матери, безвыездно жившей в своем имении в окружении старообрядческих начетчиков и разных стариц, которых сын ублажал подарками, чтоб они не сплетничали матери
о его забавах.
В это время Львов узнал
о ее положении и поспешил к ней. Соня обрадовалась ему,
как родному, и, узнав, что отец с труппой в Моршанске и что в Тамбове, кроме дворника Кузьмы с собакой Леберкой, в театре никого нет, решила поехать к отцу по совету Львова. Он проводил ее — Соня была слаба и кашляла кровью.
Хозяин, видя наши костюмы, на другой же день стал требовать деньги и уже не давал самовара, из которого мы грелись простым кипятком с черным хлебом, так
как о чае-сахаре мы могли только мечтать. Корсиков днем ушел и скрылся. Я ждал его весь день.
Желая его развлечь, я принялся болтать всякий вздор и как-то незаметно перешел к рассказу
о том,
как некий бедный человек от нужды поступил в дикие.
Какую блестящую биографию можно написать
о А. А. Бренко! Ее жизнь — тема для захватывающего романа.
С улыбкой сквозь красивые усы и бородку он крепко пожал мне руку, сделал легкий поклон, щелкнул опорками пятку
о пятку,
как, по-видимому, привык делать в сапогах со шпорами, и отрекомендовался: поручик Попов. Думаю, что это был псевдоним. Уж очень он на меня свысока смотрел. Но когда мы выпили по четвертому стаканчику, закусывая соленым огурцом, нарезанным на газете, с кусочками печенки, он захмелел, снизошел до меня и разговорился.
Я теперь не могу сказать,
о чем была афиша: я делал вид, что читаю, а на самом деле прислушивался к разговору и помышлял,
как бы провалиться сквозь землю, потому что бежать боялся:
как бы не вызвать подозрения. До меня доносились отрывочные фразы полковника, на которые односложно, как-то сквозь зубы, будто нехотя, отвечал князь.
Я сам не знаю,
как сел и шапку на стол положил. Расспрашивает
о семье,
о детях,
о делах. Отвечаю, что все хорошо, а у самого, чувствую, слезы текут… В конце концов я все ему рассказал и
о векселе и сцену — с Кашиным.
«Ну вот
какие пустяки,
о чем думать! — Вынул из кармана пачку радужных, взял мою шапку, сунул незаметно в нее и сказал: — Принеси же мне вексель от Кашина, да поскорее, чтобы завтрак не остыл… Иди же, иди же, после расскажешь».
И ожил! Вынул ее. Сжал в руках и чувствую, что держусь за что-то прочное, — и
о проволоках забыл! Забыл
о своей боязни, открыл, с величайшим наслаждением понюхал — и все время играл этой табакеркой, думая только,
как бы не уронить ее, до тех пор пока опять не запрыгали колеса по земле и я не стал на твердую землю...
О турах я читал в естественной истории еще гимназистом, а об охоте на туров я слышал тогда же от друга моего отца, от старого и знаменитого на всю Вологодскую губернию охотника Ираклиона Корчагина, в кабинете которого среди всевозможных охотничьих трофеев, вплоть до чучела барса, убитого им в молодые годы во время службы на Кавказе, были еще два огромных турьих рога, один
как есть натуральный, а другой в серебре, служивший кубком.
— Никогда ничему не удивляйся. Мне твой кунак все рассказал
о тебе и сказал, что надо. Тебе он кунак, а мне и всем нам он Ага — начальник. А ты его кунак, друг навек, и мы должны тебя беречь,
как его брата.
Он не знает, что менестрель в поддевке, пропахшей рыбой,
как и все мы, палубные пассажиры, проспавшие между кулями сухой воблы, вдохновленный верблюдом, поет про него, а другой пассажир, в такой же поддевке, только новенькой и подпоясанной кавказским поясом, через пятьдесят лет будет писать тоже
о нем и его певце.
Сборы все время хорошие, несмотря на то, что все были увлечены войной и волновались, когда получались нерадостные известия. В один из призывов ополченцев я зашел случайно в Думу, где был прием, и заявил — даже совсем неожиданно для себя —
о желании идти охотником, почти так же,
как моему кунаку Are на его призыв ехать с ним «туда-сюда гулять» я ответил: «Едем».
Как-то Мария Николаевна попросила меня прочитать мое стихотворение «Бурлаки». Потом сама прочитала после моих рассказов
о войне некрасовское «Внимая ужасам войны», а М. И. Свободина прочла свое любимое стихотворение, которое всегда читала в дивертисментах — и чудно читала, — «Скажи мне, ты любил на родине своей?». И, положив свою руку на мою, пытливо посмотрела на меня своими прекрасными темно-карими глазами...
— Но разве мало прекрасных стихов без объяснений в любви? А гражданские мотивы? Томас Гуд, Некрасов.
О, сколько поэтов! Песни
о труде,
о поруганной личности, наконец, бурные призывы,
как у Лопе де Вега и у нашего московского поэта Пальмина, ни разу не упомянувшего слово «любовь» и давшего бессмертный «Реквием».
Во время разговора
о Воронеже мелькали все неизвестные мне имена, и только нашлась одна знакомая фигура. В памяти мелькнула картина: когда после бенефиса публика провожала М. Н. Ермолову и когда какой-то гигант впрягся в оглобли экипажа, а два квартальных и несколько городовых, в служебном рвении, захотели предупредить этот непредусмотренный способ передвижения и уцепились в него, то он рявкнул: «Бр-рысь!» — и
как горох посыпалась полиция, а молодежь окружила коляску и повезла юбиляршу.
С Васей вечером я не успел поговорить
о «Гамлете», не знал, в
каких костюмах играть его будут, в
какой обстановке.
С тех пор я не видал его. Он как-то исчез из моих глаз: бросил ли он сцену или,
как многие хорошие актеры, растаял в провинции — не знаю. Даже слухов
о нем не было.
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).
О, тонкая штука! Эк куда метнул!
какого туману напустил! разбери кто хочет! Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Городничий. Ах, боже мой, вы всё с своими глупыми расспросами! не дадите ни слова поговорить
о деле. Ну что, друг,
как твой барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
Марья Антоновна. Право, маменька, все смотрел. И
как начал говорить
о литературе, то взглянул на меня, и потом, когда рассказывал,
как играл в вист с посланниками, и тогда посмотрел на меня.
Городничий.
О, черт возьми! нужно еще повторять!
как будто оно там и без того не стоит.
Хлестаков. Да что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я не знаю, однако ж, зачем вы говорите
о злодеях или
о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты
какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь, что у меня нет ни копейки.