Неточные совпадения
Я невольно скольжу взором по первому ряду. Но одна Ермолова овладела всем моим вниманием. У Федотовой горят глаза. Недвижная ни одним мускулом лица, может быть, думая только о своей
красоте, красуется Рено, сверкая бриллиантовой брошкой… А рядом с ней Ермолова, в темно-сером платье, боится пропустить каждый
звук.
Я не свожу глаз с Ермоловой — она боится пропустить каждый
звук. Она живет. Она едет по этим полям в полном одиночестве и радуется простору, волнам золотого моря колосьев, стаям птиц. Это я вижу в ее глазах, вижу, что для нее нет ничего окружающего ее, ни седого Юрьева, который возвеличил ее своей пьесой, ни Федотовой, которая не радуется новой звезде, ни Рено, с ее
красотой, померкшей перед ней, полной жизни и свежести… Она смотрит вдаль… Видит только поля, поля, поля…
Неточные совпадения
Но ни ревности, ни боли он не чувствовал и только трепетал от
красоты как будто перерожденной, новой для него женщины. Он любовался уже их любовью и радовался их радостью, томясь жаждой превратить и то и другое в образы и
звуки. В нем умер любовник и ожил бескорыстный артист.
От пера он бросался к музыке и забывался в
звуках, прислушиваясь сам с любовью, как они пели ему его же страсть и гимны
красоте. Ему хотелось бы поймать эти
звуки, формулировать в стройном создании гармонии.
Она делала это, очевидно находя в этом растягивании и в усиленно слащавом оттенении слогов и
звуков красоту.
Давно Лаврецкий не слышал ничего подобного: сладкая, страстная мелодия с первого
звука охватывала сердце; она вся сияла, вся томилась вдохновением, счастьем,
красотою, она росла и таяла; она касалась всего, что есть на земле дорогого, тайного, святого; она дышала бессмертной грустью и уходила умирать в небеса.
И в хрустально-чистом холодном воздухе торжественно, величаво и скорбно разносились стройные
звуки: «Святый боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас!» И какой жаркой, ничем ненасытимой жаждой жизни, какой тоской по мгновенной, уходящей, подобно сну, радости и
красоте бытия, каким ужасом перед вечным молчанием смерти звучал древний напев Иоанна Дамаскина!