Неточные совпадения
И когда вслед за Васей показалась могучая фигура Григорьева в бухарском халате нараспашку, когда я взглянул на его полное бритое лицо — сын на него как две капли воды был похож,
те же добрые карие
глаза и ласковая улыбка, — я сразу ожил.
На его красивом лице, освещенном прекрасными голубыми
глазами, она, огромная и толстая, была, казалось, совсем некстати, но она умела выражать малейшее настроение ее обладателя: губа
то смеялась,
то сердилась,
то плакала.
Из всех театральных знаменитостей моей юности дольше других оставалась в живых А. А. Бренко. На моих
глазах полвека сверкала ее жизнь в непрерывной борьбе, без минуты покоя. Это был путь яркой кометы,
то ослепительной в зените,
то исчезавшей,
то снова выплывавшей между облаками и снова сверкавшей в прорывах грозовых туч.
Сам же он всегда был без гроша — раздаст половину, а другую пропьет. А пьян он был постоянно, но всегда тих и безмолвен. Звали его за
глаза Кирюшка-Корнюшка, но все любили его. Он напивался молча, придя в зрительный зал, неслышно дремал, а
то и засыпал в кресле.
Короткая пауза, и
глаза чтеца все так же смотрят, все так же куда-то вдаль. Во все время чтения — ни малейшего движения, ни одного жеста, только лицо и
глаза его недвижимо живут. Он спокойно передает словами
то, что переживает, чувствует, ощущает.
А Черек будто переливался под нами,
то под двумя моими ногами,
то под четырьмя ногами лошади. Впереди, на
том берегу, недвижной статуей стоял красавец Ага, блестя золотым кинжалом на темной черкеске, смотря куда-то вверх по течению так, что
глаз его я не видел. Это опять-таки прием бывалого горца: не мешать человеку своим взглядом. И это я понял, когда остановился рядом с ним, когда перешел уже в полном покое и сказал ему, радостно улыбаясь...
Снег,
тот самый весенний яркий снег, о котором говорят: «Молодой за старым пришел», слепил
глаза.
Такого чтения после П. А. Никитина я не слыхал никогда, и, слушая ее тогда и после, я будто вижу перед собой П.А. Никитина, слышу его голос, тон, переливы, и вижу перед собой меняющее выражение лицо и
глаза Ермоловой, Ермоловой
того дня,
того незабвенного вечера, когда вскоре после бенефиса прочла она «Песню о рубашке» Томаса Гуда, затем некрасовское «Внимая ужасам войны».
Я, все время не спускавший
глаз с Марии Николаевны, хотя загорожен был от нее спинами впереди сидевших, встал в
то время, когда поднялась она. Увидав меня, она закивала мне головой.
Через темную комнату, дверь с теплой гардиной, а за ней уютная комната Марии Николаевны. Она поднимается с кресла и тихо идет навстречу. Сильно постаревшая, осунувшаяся, какой я себе ее даже и представить не мог. Идет с трудом, на лице радость и вместе с
тем ее вечная грустная улыбка.
Глаза усталые и добрые, добрые. Я поцеловал ее горячую, сухую руку, она мне положила левую руку на шею, поцеловала в голову.
Актер Ф. К. Вольский хоть и был ростом немного выше среднего, но вся его фигура, энергичная походка и каждое движение обнаруживали в нем большую силу и гимнастическую ловкость. Свежее строгое лицо с легким румянцем, выразительные серые
глаза и переливной голос,
то полный нежности,
то неотразимо грозный, смотря по исполняемой роли.
Его красивая, статная фигура, даже пальцы его белых рук замерли на красном фоне спинки стула. Он как-то застыл. Казалось, что
глаза ничего не видят перед собой или видят
то, что не видит никто, или недвижно ищут ответа невозможного.
А публика еще ждет. Он секунду, а может быть, полминуты глядит в одну и
ту же точку — и вдруг
глаза его, как серое северное море под прорвавшимся сквозь тучи лучом солнца, загораются черным алмазом, сверкают на миг мимолетной улыбкой зубы, и он, радостный и оживленный, склоняет голову. Но это уж не Гамлет, а полный жизни, прекрасный артист Вольский.
С
тех пор я не видал его. Он как-то исчез из моих
глаз: бросил ли он сцену или, как многие хорошие актеры, растаял в провинции — не знаю. Даже слухов о нем не было.
Ни одного жеста, ни одного движения. А недвижные
глаза,
то черные от расширенных зрачков,
то цвета серого моря, смотрят прямо в мои
глаза. Я это вижу, но не чувствую его взгляда. Да ему и не надо никого видеть. Блок читал не для слушателей: он, глядя на них, их не видел.
Тогда в его
глазах на один миг сверкают черные алмазы. И опять туман серого моря, и опять
то же искание ответа. Это Гамлет, преображенный в поэта, или поэт, преображенный в Гамлета. Вот на миг он что-то видит не видящим нас взором и говорит о
том, что видит. Да, он видит… видит… Он видит, что
— Я вас сразу узнал по портрету в журнале «Геркулес». В
то время я увлекался гимнастикой, хотел быть сильным. —
Глаза его оживились. Он говорил со мной дружески, будто со старым знакомым. — Мне тогда о вас Брюсов говорил… Он рассказывал, что вы очень сильный, что вы по Москве ходите с железной палкой почти в полпуда весом, говорил, что Пушкин также с такой палкой ходил в Михайловском и, развивая силу, жонглировал ею.
Неточные совпадения
Артемий Филиппович. Смотрите, чтоб он вас по почте не отправил куды-нибудь подальше. Слушайте: эти дела не так делаются в благоустроенном государстве. Зачем нас здесь целый эскадрон? Представиться нужно поодиночке, да между четырех
глаз и
того… как там следует — чтобы и уши не слыхали. Вот как в обществе благоустроенном делается! Ну, вот вы, Аммос Федорович, первый и начните.
Хлестаков (рисуется).А ваши
глаза лучше, нежели важные дела… Вы никак не можете мне помешать, никаким образом не можете; напротив
того, вы можете принесть удовольствие.
По всей по
той дороженьке // И по окольным тропочкам, // Докуда
глаз хватал, // Ползли, лежали, ехали. // Барахталися пьяные // И стоном стон стоял!
Вскочил детина, мутные // Протер
глаза, а Влас его //
Тем временем в скулу.
Ой ласточка! ой глупая! // Не вей гнезда под берегом, // Под берегом крутым! // Что день —
то прибавляется // Вода в реке: зальет она // Детенышей твоих. // Ой бедная молодушка! // Сноха в дому последняя, // Последняя раба! // Стерпи грозу великую, // Прими побои лишние, // А с
глазу неразумного // Младенца не спускай!..