Неточные совпадения
Услышав, что вся компания второй день ничего не ела, офицер
повел всех в разбитую лавку; цветочный чай и леванский кофе были выброшены на пол вместе с большим количеством фиников, винных ягод, миндаля; люди наши набили
себе ими карманы; в десерте недостатка не было.
Мортье вспомнил, что он знал моего отца в Париже, и доложил Наполеону; Наполеон
велел на другое утро представить его
себе. В синем поношенном полуфраке с бронзовыми пуговицами, назначенном для охоты, без парика, в сапогах, несколько дней не чищенных, в черном белье и с небритой бородой, мой отец — поклонник приличий и строжайшего этикета — явился в тронную залу Кремлевского дворца по зову императора французов.
В крепости ничего не знали о позволении, и бедная девушка, добравшись туда, должна была ждать, пока начальство спишется с Петербургом, в каком-то местечке, населенном всякого рода бывшими преступниками, без всякого средства узнать что-нибудь об Ивашеве и дать ему
весть о
себе.
Мой отец по воспитанию, по гвардейской службе, по жизни и связям принадлежал к этому же кругу; но ему ни его нрав, ни его здоровье не позволяли
вести до семидесяти лет ветреную жизнь, и он перешел в противуположную крайность. Он хотел
себе устроить жизнь одинокую, в ней его ждала смертельная скука, тем более что он только для
себя хотел ее устроить. Твердая воля превращалась в упрямые капризы, незанятые силы портили нрав, делая его тяжелым.
Оставя жандармов внизу, молодой человек второй раз пошел на чердак; осматривая внимательно, он увидел небольшую дверь, которая
вела к чулану или к какой-нибудь каморке; дверь была заперта изнутри, он толкнул ее ногой, она отворилась — и высокая женщина, красивая
собой, стояла перед ней; она молча указывала ему на мужчину, державшего в своих руках девочку лет двенадцати, почти без памяти.
Когда я подписал, Шубинский позвонил и
велел позвать священника. Священник взошел и подписал под моей подписью, что все показания мною сделаны были добровольно и без всякого насилия. Само
собою разумеется, что он не был при допросах и что даже не спросил меня из приличия, как и что было (а это опять мой добросовестный за воротами!).
Попавшись невзначай с оргий в тюрьму, Соколовский превосходно
себя вел, он вырос в остроге. Аудитор комиссии, педант, пиетист, сыщик, похудевший, поседевший в зависти, стяжании и ябедах спросил Соколовского, не смея из преданности к престолу и религии понимать грамматического смысла последних двух стихов...
Восточная Сибирь управляется еще больше спустя рукава. Это уж так далеко, что и
вести едва доходят до Петербурга. В Иркутске генерал-губернатор Броневский любил палить в городе из пушек, когда «гулял». А другой служил пьяный у
себя в доме обедню в полном облачении и в присутствии архиерея. По крайней мере, шум одного и набожность другого не были так вредны, как осадное положение Пестеля и неусыпная деятельность Капцевича.
— В лесу есть белые березы, высокие сосны и ели, есть тоже и малая мозжуха. Бог всех их терпит и не
велит мозжухе быть сосной. Так вот и мы меж
собой, как лес. Будьте вы белыми березами, мы останемся мозжухой, мы вам не мешаем, за царя молимся, подать платим и рекрутов ставим, а святыне своей изменить не хотим. [Подобный ответ (если Курбановский его не выдумал) был некогда сказан крестьянами в Германии, которых хотели обращать в католицизм. (Прим. А. И. Герцена.)]
Скрепя сердце послал Тюфяев команду, которой
велел окружить табор; когда это было сделано, явилась полиция с гарнизонным батальоном, и что тут, говорят, было — это трудно
себе представить.
И мы идем возле, торопясь и не видя этих страшных
повестей, совершающихся под нашими ногами, отделываясь важным недосугом, несколькими рублями и ласковым словом. А тут вдруг, изумленные, слышим страшный стон, которым дает о
себе весть на веки веков сломившаяся душа, и, как спросонья, спрашиваем, откуда взялась эта душа, эта сила?
Уехав из Вятки, меня долго мучило воспоминание об Р. Мирясь с
собой, я принялся писать
повесть, героиней которой была Р. Я представил барича екатерининских времен, покинувшего женщину, любившую его, и женившегося на другой.
Само
собой разумеется, что
повесть им обоим была неизвестна.
Не зная, что делать, она приказала молодой девушке идти к
себе наверх и не казаться ей на глаза; недовольная этим, она
велела запереть ее дверь и посадила двух горничных для караула.
На другой день, в обеденную пору бубенчики перестали позванивать, мы были у подъезда Кетчера. Я
велел его вызвать. Неделю тому назад, когда он меня оставил во Владимире, о моем приезде не было даже предположения, а потому он так удивился, увидя меня, что сначала не сказал ни слова, а потом покатился со смеху, но вскоре принял озабоченный вид и
повел меня к
себе. Когда мы были в его комнате, он, тщательно запирая дверь на ключ, спросил меня...
Срочные занятия окончены; он предоставлен
себе, его не
ведут, но он не знает, что ему делать.
— Ежели вы можете мне объяснить, что все это значит, вы меня очень обяжете, я ломаю
себе голову и никак не понимаю, куда
ведут ваши слова или на что намекают.
— Видите, — сказал я, улыбаясь, — как я
себя скромно
вел.
Виц-губернатор занял его должность и в качестве губернатора получил от
себя дерзкую бумагу, посланную накануне; он, не задумавшись,
велел секретарю ответить на нее, подписал ответ и, получив его как виц-губернатор, снова принялся с усилиями и напряжением строчить самому
себе оскорбительное письмо.
Когда Павел ехал короноваться в Москву, он
велел позвать к
себе старика — вероятно, с целью обратить его.
Тут были, разумеется, противоречия; внутренние противоречия
ведут к несчастьям, тем более прискорбным, обидным, что у них вперед отнято последнее человеческое утешение — оправдание
себя в своих собственных глазах…
Получив
весть об утверждении моих прав, мне было почти необходимо съездить поблагодарить новых сограждан и познакомиться с ними. К тому же у меня именно в это время была сильная потребность побыть одному, всмотреться в
себя, сверить прошлое, разглядеть что-нибудь в тумане будущего, и я был рад внешнему толчку.
Античная семья
ведет естественно за
собой античное отечество с своим ревнивым патриотизмом, этой свирепой добродетелью, которая пролила вдесятеро больше крови, чем все пороки вместе.
Притом костюм его чрезвычайно важен, вкрасной рубашке народ узнает
себя и своего. Аристократия думает, что, схвативши его коня под уздцы, она его
поведет куда хочет и, главное, отведет от народа; но народ смотрит на красную рубашку и рад, что дюки, маркизы и лорды пошли в конюхи и официанты к революционному вождю, взяли на
себя должности мажордомов, пажей и скороходов при великом плебее в плебейском платье.
Неточные совпадения
Милон. Я подвергал ее, как прочие. Тут храбрость была такое качество сердца, какое солдату
велит иметь начальник, а офицеру честь. Признаюсь вам искренно, что показать прямой неустрашимости не имел я еще никакого случая, испытать же
себя сердечно желаю.
Стародум. От двора, мой друг, выживают двумя манерами. Либо на тебя рассердятся, либо тебя рассердят. Я не стал дожидаться ни того, ни другого. Рассудил, что лучше
вести жизнь у
себя дома, нежели в чужой передней.
Но как ни строго хранили будочники вверенную им тайну, неслыханная
весть об упразднении градоначальниковой головы в несколько минут облетела весь город. Из обывателей многие плакали, потому что почувствовали
себя сиротами и, сверх того, боялись подпасть под ответственность за то, что повиновались такому градоначальнику, у которого на плечах вместо головы была пустая посудина. Напротив, другие хотя тоже плакали, но утверждали, что за повиновение их ожидает не кара, а похвала.
Тогда бригадир призвал к
себе «излюбленных» и
велел им ободрять народ.
Он прикинул воображением места, куда он мог бы ехать. «Клуб? партия безика, шампанское с Игнатовым? Нет, не поеду. Château des fleurs, там найду Облонского, куплеты, cancan. Нет, надоело. Вот именно за то я люблю Щербацких, что сам лучше делаюсь. Поеду домой». Он прошел прямо в свой номер у Дюссо,
велел подать
себе ужинать и потом, раздевшись, только успел положить голову на подушку, заснул крепким и спокойным, как всегда, сном.