Неточные совпадения
Жены сосланных
в каторжную работу лишались всех гражданских прав, бросали богатство, общественное положение и ехали на целую жизнь неволи
в страшный климат Восточной Сибири, под еще страшнейший гнет тамошней полиции. Сестры, не имевшие права ехать, удалялись от двора, многие
оставили Россию; почти все хранили
в душе живое чувство любви к страдальцам; но его не было у мужчин, страх выел его
в их сердце, никто не смел заикнуться о несчастных.
Вадим часто
оставлял наши беседы и уходил домой, ему было скучно, когда он не видал долго сестер и матери. Нам, жившим всей
душою в товариществе, было странно, как он мог предпочитать свою семью — нашей.
—
В таком случае… конечно… я не смею… — и взгляд городничего выразил муку любопытства. Он помолчал. — У меня был родственник дальний, он сидел с год
в Петропавловской крепости; знаете, тоже, сношения — позвольте, у меня это на
душе, вы, кажется, все еще сердитесь? Я человек военный, строгий, привык; по семнадцатому году поступил
в полк, у меня нрав горячий, но через минуту все прошло. Я вашего жандарма
оставлю в покое, черт с ним совсем…
Сиротство и грубые прикосновения
в самый нежный возраст
оставили черную полосу на
душе, рану, которая никогда не срасталась вполне.
Во всем этом является один вопрос, не совсем понятный. Каким образом то сильное симпатическое влияние, которое Огарев имел на все окружающее, которое увлекало посторонних
в высшие сферы,
в общие интересы, скользнуло по сердцу этой женщины, не
оставив на нем никакого благотворного следа? А между тем он любил ее страстно и положил больше силы и
души, чтоб ее спасти, чем на все остальное; и она сама сначала любила его,
в этом нет сомнения.
Он всюду бросался; постучался даже
в католическую церковь, но живая
душа его отпрянула от мрачного полусвета, от сырого, могильного, тюремного запаха ее безотрадных склепов.
Оставив старый католицизм иезуитов и новый — Бюше, он принялся было за философию; ее холодные, неприветные сени отстращали его, и он на несколько лет остановился на фурьеризме.
— Именно — красная и горячая. И вот красный цвет, как и «красные» звуки,
оставляет в нашей душе свет, возбуждение и представления о страсти, которую так и называют «горячею», кипучею, жаркою. Замечательно, что и художники считают красноватые тоны «горячими».
Однако надо сознаться, что греки-колонизаторы
оставили в их душах самую свою типичную черту, которой они отличались еще при Перикле, [Перикл (ок. 490–429 до н. э.) — политический деятель древней Греции; осуществил ряд демократических преобразований в стране.] — любопытство и страсть к новостям.
Неточные совпадения
Он
оставляет раут тесный, // Домой задумчив едет он; // Мечтой то грустной, то прелестной // Его встревожен поздний сон. // Проснулся он; ему приносят // Письмо: князь N покорно просит // Его на вечер. «Боже! к ней!.. // О, буду, буду!» и скорей // Марает он ответ учтивый. // Что с ним?
в каком он странном сне! // Что шевельнулось
в глубине //
Души холодной и ленивой? // Досада? суетность? иль вновь // Забота юности — любовь?
Может быть, отлетая к миру лучшему, ее прекрасная
душа с грустью оглянулась на тот,
в котором она
оставляла нас; она увидела мою печаль, сжалилась над нею и на крыльях любви, с небесною улыбкою сожаления, спустилась на землю, чтобы утешить и благословить меня.
В своей глубокой тоске немного утешаюсь тем, что этот коротенький эпизод нашей жизни мне
оставит навсегда такое чистое, благоуханное воспоминание, что одного его довольно будет, чтоб не погрузиться
в прежний сон
души, а вам, не принеся вреда, послужит руководством
в будущей, нормальной любви. Прощайте, ангел, улетайте скорее, как испуганная птичка улетает с ветки, где села ошибкой, так же легко, бодро и весело, как она, с той ветки, на которую сели невзначай!»
Хиония Алексеевна чувствовала себя
в положении человека, изувеченного поездом, все ее планы рушились, надежды растаяли,
оставив в душе мучительную пустоту.
Эти разговоры с дочерью
оставляли в душе Василия Назарыча легкую тень неудовольствия, но он старался ее заглушить
в себе то шуткой, то усиленными занятиями. Сама Надежда Васильевна очень мало думала о Привалове, потому что ее голова была занята другим. Ей хотелось поскорее уехать
в Шатровские заводы, к брату. Там она чувствовала себя как-то необыкновенно легко. Надежде Васильевне особенно хотелось уехать именно теперь, чтобы избавиться от своего неловкого положения невесты.