Неточные совпадения
Очень может быть, что я далеко переценил его, что
в этих едва обозначенных очерках схоронено так много только для меня одного; может, я гораздо больше читаю, чем написано; сказанное будит во мне сны, служит иероглифом, к которому у меня есть ключ. Может, я один слышу, как под этими
строками бьются духи… может, но оттого книга эта мне
не меньше дорога. Она долго заменяла мне и людей и утраченное. Пришло время и с нею расстаться.
Мы отвыкли от этого восторженного лепета юности, он нам странен, но
в этих
строках молодого человека, которому еще
не стукнуло двадцать лет, ясно видно, что он застрахован от пошлого порока и от пошлой добродетели, что он, может,
не спасется от болота, но выйдет из него,
не загрязнившись.
Эти вопросы были легки, но
не были вопросы.
В захваченных бумагах и письмах мнения были высказаны довольно просто; вопросы, собственно, могли относиться к вещественному факту: писал ли человек или нет такие
строки. Комиссия сочла нужным прибавлять к каждой выписанной фразе: «Как вы объясняете следующее место вашего письма?»
Не из суетного чувства выписал я эти
строки, а потому, что они мне очень дороги. За эти юношеские призывы и юношескую любовь, за эту возбужденную
в них тоску можно было примириться с девятимесячной тюрьмой и трехлетней жизнию
в Вятке.
Блудов, известный как продолжатель истории Карамзина,
не написавший ни
строки далее, и как сочинитель «Доклада следственной комиссии» после 14 декабря, которого было бы лучше совсем
не писать, принадлежал к числу государственных доктринеров, явившихся
в конце александровского царствования.
На другой день я получил от нее записку, несколько испуганную, старавшуюся бросить какую-то дымку на вчерашнее; она писала о страшном нервном состоянии,
в котором она была, когда я взошел, о том, что она едва помнит, что было, извинялась — но легкий вуаль этих слов
не мог уж скрыть страсть, ярко просвечивавшуюся между
строк.
…Сбитый с толку, предчувствуя несчастия, недовольный собою, я жил
в каком-то тревожном состоянии; снова кутил, искал рассеяния
в шуме, досадовал за то, что находил его, досадовал за то, что
не находил, и ждал, как чистую струю воздуха середь пыльного жара, несколько
строк из Москвы от Natalie. Надо всем этим брожением страстей всходил светлее и светлее кроткий образ ребенка-женщины. Порыв любви к Р. уяснил мне мое собственное сердце, раскрыл его тайну.
Отец мой обыкновенно писал мне несколько
строк раз
в неделю, он
не ускорил ни одним днем ответа и
не отдалил его, даже начало письма было как всегда.
Когда я писал эту часть «Былого и дум», у меня
не было нашей прежней переписки. Я ее получил
в 1856 году. Мне пришлось, перечитывая ее, поправить два-три места —
не больше. Память тут мне
не изменила. Хотелось бы мне приложить несколько писем NataLie — и с тем вместе какой-то страх останавливает меня, и я
не решил вопрос, следует ли еще дальше разоблачать жизнь, и
не встретят ли
строки, дорогие мне, холодную улыбку?
На это письмо Маццини отвечал несколькими дружескими
строками,
в которых,
не касаясь сущности, говорил о необходимости соединения всех сил
в одно единое действие, грустил о разномыслии их и проч.
— Что же это значит? Пользуясь тем, что я
в тюрьме, вы спите там,
в редакции. Нет, господа, эдак я откажусь от всякого участия и напечатаю мой отказ, я
не хочу, чтоб мое имя таскали
в грязи, у вас надобно стоять за спиной, смотреть за каждой
строкой. Публика принимает это за мой журнал, нет, этому надобно положить конец. Завтра я пришлю статью, чтоб загладить дурное действие вашего маранья, и покажу, как я разумею дух,
в котором должен быть наш орган.
Неточные совпадения
К сожалению, летописец
не рассказывает дальнейших подробностей этой истории.
В переписке же Пфейферши сохранились лишь следующие
строки об этом деле:"Вы, мужчины, очень счастливы; вы можете быть твердыми; но на меня вчерашнее зрелище произвело такое действие, что Пфейфер
не на шутку встревожился и поскорей дал мне принять успокоительных капель". И только.
В последней
строке не было размера, но это, впрочем, ничего: письмо было написано
в духе тогдашнего времени. Никакой подписи тоже
не было: ни имени, ни фамилии, ни даже месяца и числа.
В postscriptum [
В приписке (лат.).] было только прибавлено, что его собственное сердце должно отгадать писавшую и что на бале у губернатора, имеющем быть завтра, будет присутствовать сам оригинал.
Мавра ушла, а Плюшкин, севши
в кресла и взявши
в руку перо, долго еще ворочал на все стороны четвертку, придумывая: нельзя ли отделить от нее еще осьмушку, но наконец убедился, что никак нельзя; всунул перо
в чернильницу с какою-то заплесневшею жидкостью и множеством мух на дне и стал писать, выставляя буквы, похожие на музыкальные ноты, придерживая поминутно прыть руки, которая расскакивалась по всей бумаге, лепя скупо
строка на
строку и
не без сожаления подумывая о том, что все еще останется много чистого пробела.
Костанжогло
не занимался своим происхожденьем, находя, что это
в строку нейдет и
в хозяйстве вещь лишняя.
Затем писавшая упоминала, что омочает слезами
строки нежной матери, которая, протекло двадцать пять лет, как уже
не существует на свете; приглашали Чичикова
в пустыню, оставить навсегда город, где люди
в душных оградах
не пользуются воздухом; окончание письма отзывалось даже решительным отчаяньем и заключалось такими стихами: