Неточные совпадения
И. Е. Протопопов
был полон того благородного и неопределенного либерализма, который часто проходит с первым седым
волосом, с женитьбой и местом, но все-таки облагораживает человека.
Всего более раздражен
был камердинер моего отца, он чувствовал всю важность укладки, с ожесточением выбрасывал все положенное другими, рвал себе
волосы на голове от досады и
был неприступен.
— Это очень опасно, с этого начинается сумасшествие. Камердинер с бешенством уходил в свою комнату возле спальной; там он читал «Московские ведомости» и тресировал [заплетал (от фр. tresser).]
волосы для продажных париков. Вероятно, чтоб отвести сердце, он свирепо нюхал табак; табак ли
был у него силен, нервы носа, что ли,
были слабы, но он вследствие этого почти всегда раз шесть или семь чихал.
Он
был очень хорош собой; высокая фигура его, благородная осанка, красивые мужественные черты, совершенно обнаженный череп, и все это вместе, стройно соединенное, сообщали его наружности неотразимую привлекательность. Его бюст — pendant [под стать (фр.).] бюсту А. П. Ермолова, которому его насупленный, четверо-угольный лоб, шалаш седых
волос и взгляд, пронизывающий даль, придавали ту красоту вождя, состарившегося в битвах, в которую влюбилась Мария Кочубей в Мазепе.
Физически Сатин пострадал больше других, он
был худ и лишился части
волос.
Исправник замялся. Я взглянул на черемиса, он
был лет двадцати, ничего свирепого не
было в его лице, совершенно восточном, с узенькими сверкающими глазами, с черными
волосами.
Лицо его
было в полтора больше обыкновенного и как-то шероховато, огромный рыбий рот раскрывался до ушей, светло-серые глаза
были не оттенены, а скорее освещены белокурыми ресницами, жесткие
волосы скудно покрывали его череп, и притом он
был головою выше меня, сутуловат и очень неопрятен.
Я дал ей мелкую серебряную монету; она захохотала, увидя ее, но, вместо того чтоб идти прочь, влезла на облучок кибитки, повернулась ко мне и стала бормотать полусвязные речи, глядя мне прямо в лицо; ее взгляд
был мутен, жалок, пряди
волос падали на лицо.
День
был жаркий. Преосвященный Парфений принял меня в саду. Он сидел под большой тенистой липой, сняв клобук и распустив свои седые
волосы. Перед ним стоял без шляпы, на самом солнце, статный плешивый протопоп и читал вслух какую-то бумагу; лицо его
было багрово, и крупные капли пота выступали на лбу, он щурился от ослепительной белизны бумаги, освещенной солнцем, — и ни он не смел подвинуться, ни архиерей ему не говорил, чтоб он отошел.
— Да он еще больше одичал у тебя, — говорит Белинский, — да и
волосы какие отрастил! Ты, Кетчер, мог бы в «Макбете» представлять подвижной лес. Погоди, не истощай всего запаса ругательств,
есть злодеи, которые позже нашего приезжают.
Черты, костюм, темные
волосы — все это придавало столько изящества и грации его личности, стоявшей на пределе ушедшей юности и богато развертывающейся возмужалости, что и не увлекающемуся человеку нельзя
было остаться равнодушным к нему.
Жена его
была очень молода и еще не совсем сложилась; в ней сохранился тот особенный элемент отроческой нестройности, даже апатии, которая нередко встречается у молодых девушек с белокурыми
волосами и особенно германского происхождения.
Он
был очень пожилых лет, болезненный, худой, с отталкивающей наружностию, с злыми и лукавыми чертами, с несколько клерикальным видом и жесткими седыми
волосами на голове. Прежде чем я успел сказать десять слов о причине, почему я просил аудиенции у министра, он перебил меня словами...
Неточные совпадения
«
Поют они без голосу, // А слушать — дрожь по
волосу!» — // Сказал другой мужик.
И Дунька и Матренка бесчинствовали несказанно. Выходили на улицу и кулаками сшибали проходящим головы, ходили в одиночку на кабаки и разбивали их, ловили молодых парней и прятали их в подполья,
ели младенцев, а у женщин вырезали груди и тоже
ели. Распустивши
волоса по ветру, в одном утреннем неглиже, они бегали по городским улицам, словно исступленные, плевались, кусались и произносили неподобные слова.
Видно
было, как брызгали на него искры, словно обливали, как занялись на нем
волосы, как он сначала тушил их, потом вдруг закружился на одном месте…
Вспомнили, что еще при Владимире Красном Солнышке некоторые вышедшие из употребления боги
были сданы в архив, бросились туда и вытащили двух: Перуна и
Волоса.
Парамошу нельзя
было узнать; он расчесал себе
волосы, завел бархатную поддевку, душился, мыл руки мылом добела и в этом виде ходил по школам и громил тех, которые надеются на князя мира сего.