Счастливо молодость моя // Прошла в стенах твоих, // Твои балы любила я, // Катанья с гор крутых, // Любила блеск Невы твоей // В
вечерней тишине, // И эту площадь перед ней // С героем на коне…
Я удалялся с особым настроением, вызванным случайно замеченной сценой, которая среди
вечерней тишины напомнила мне внезапный порыв Дэзи: единственное, чем я был равен в эту ночь Филатру, нашедшему свое Несбывшееся. Я услышал, как она говорит, шепча:
Доносились ли в
вечерней тишине в его кабинет голоса детей, приготовлявших уроки, слышал ли он романс или орган в ресторане или завывала в камине метель, как вдруг воскресало в памяти все: и то, что было на молу, и раннее утро с туманом на горах, и пароход из Феодосии, и поцелуи.
Везде была кругом глубочайшая
вечерняя тишина, и вдруг среди этой тишины две большие дворные собаки, лежавшие у наших ног, разом вскочили, бросились к воротам и с озлоблением на кого-то напали.
…Уже не днями, а короткими, быстро летящими часами мерялось неумолимое время. И был вечер, и
вечерняя тишина была, и длинные тени ложились по земле — первые острые стрелы грядущей ночи великого боя, когда прозвучал печальный и суровый голос. Он говорил:
Неточные совпадения
Она поэту подарила // Младых восторгов первый сон, // И мысль об ней одушевила // Его цевницы первый стон. // Простите, игры золотые! // Он рощи полюбил густые, // Уединенье,
тишину, // И ночь, и звезды, и луну, // Луну, небесную лампаду, // Которой посвящали мы // Прогулки средь
вечерней тьмы, // И слезы, тайных мук отраду… // Но нынче видим только в ней // Замену тусклых фонарей.
Однажды Клим пришел домой с урока у Томилина, когда уже кончили пить
вечерний чай, в столовой было темно и во всем доме так необычно тихо, что мальчик, раздевшись, остановился в прихожей, скудно освещенной маленькой стенной лампой, и стал пугливо прислушиваться к этой подозрительной
тишине.
Дальние горы задернулись синей дымкой
вечернего тумана. Приближался вечер. Скоро кругом должна была воцариться
тишина. Однако я заметил, что по мере того как становилось темнее, какими-то неясными звуками наполнялась долина. Слышались человеческие крики и лязганье по железу. Некоторые звуки были далеко, а некоторые совсем близко.
Перед ужином он читал со мною Псалтырь, часослов или тяжелую книгу Ефрема Сирина, а поужинав, снова становился на молитву, и в
тишине вечерней долго звучали унылые, покаянные слова:
Но
тишина, водворившаяся среди небольшого общества, имела еще другую причину. По какому-то общему побуждению, вероятно, вытекавшему из ощущения высоты и своей беспомощности, оба слепые подошли к углам пролетов и стали, опершись на них обеими руками, повернув лица навстречу тихому
вечернему ветру.