Надобно заметить, что эти вдовы еще незамужними, лет сорок, пятьдесят тому назад, были прибежны к дому княгини и княжны Мещерской и
с тех пор знали моего отца; что в этот промежуток между молодым шатаньем и старым кочевьем они лет двадцать
бранились с мужьями, удерживали их от пьянства, ходили за ними в параличе и снесли их на кладбище.
Когда он, бывало, приходил в нашу аудиторию или
с деканом Чумаковым, или
с Котельницким, который заведовал шкапом
с надписью «Materia Medica», [Медицинское вещество (лат.).] неизвестно зачем проживавшим в математической аудитории, или
с Рейсом, выписанным из Германии за то, что его дядя хорошо знал химию, —
с Рейсом, который, читая по-французски, называл светильню — baton de coton, [хлопчатобумажной палкой вместо: «cordon de coton» — хлопчатобумажным фитилем (фр.).] яд — рыбой (poisson [Яд — poison; рыба — poisson (фр.).]), а слово «молния» так несчастно произносил, что многие думали, что он
бранится, — мы смотрели на них большими глазами, как на собрание ископаемых, как на последних Абенсерагов, представителей иного времени, не столько близкого к нам, как к Тредьяковскому и Кострову, — времени, в котором читали Хераскова и Княжнина, времени доброго профессора Дильтея, у которого были две собачки: одна вечно лаявшая, другая никогда не лаявшая, за что он очень справедливо прозвал одну Баваркой, [Болтушкой (от фр. bavard).] а другую Пруденкой.
С Кетчером она спорила до слез и перебранивалась, как злые дети
бранятся, всякий день, но без ожесточения; на меня она смотрела, бледнея и дрожа от ненависти.
Государь, раздраженный делом, увлекаемый тогда окончательно в реакцию Меттернихом, который
с радостью услышал о семеновской истории, очень дурно принял Чаадаева,
бранился, сердился и потом, опомнившись, велел ему предложить звание флигель-адъютанта...