Цитаты со словом «всякое»
Всякий день приходили письма, писанные мелким шрифтом; я был горд и счастлив ими, я ими рос.
А тут, видите, как пошли пожары, все больше да больше, сделалась такая неурядица, грабеж пошел и
всякие ужасы.
Граф Ростопчин всем раздавал в арсенале за день до вступления неприятеля
всякое оружие, вот и он промыслил себе саблю.
За мной ходили две нянюшки — одна русская и одна немка; Вера Артамоновна и m-me Прово были очень добрые женщины, но мне было скучно смотреть, как они целый день вяжут чулок и пикируются между собой, а потому при
всяком удобном случае я убегал на половину Сенатора (бывшего посланника), к моему единственному приятелю, к его камердинеру Кало.
Я часы целые проводил в его комнате, докучал ему, притеснял его, шалил — он все выносил с добродушной улыбкой, вырезывал мне
всякие чудеса из картонной бумаги, точил разные безделицы из дерева (зато ведь как же я его и любил).
Перед днем моего рождения и моих именин Кало запирался в своей комнате, оттуда были слышны разные звуки молотка и других инструментов; часто быстрыми шагами проходил он по коридору,
всякий раз запирая на ключ свою дверь, то с кастрюлькой для клея, то с какими-то завернутыми в бумагу вещами.
Лишенный
всяких занятий и скрывая страшное самолюбие, доходившее до наивности, он для рассеяния скупал ненужные вещи и заводил еще более ненужные тяжбы, которые вел с ожесточением.
Остальное время я скитался по большим почернелым комнатам с закрытыми окнами днем, едва освещенными вечером, ничего не делая или читая
всякую всячину.
На этом предмете нельзя не остановиться. Я, впрочем, вовсе не бегу от отступлений и эпизодов, — так идет
всякий разговор, так идет самая жизнь.
Разумеется, отсутствие, с одной стороны,
всякого воспитания, с другой — крестьянской простоты при рабстве внесли бездну уродливого и искаженного в их нравы, но при всем этом они, как негры в Америке, остались полудетьми: безделица их тешит, безделица огорчает; желания их ограниченны и скорее наивны и человечественны, чем порочны.
Он пьет через край — когда может, потому что не может пить
всякий день; это заметил лет пятнадцать тому назад Сенковский в «Библиотеке для чтения».
Пить чай в трактире имеет другое значение для слуг. Дома ему чай не в чай; дома ему все напоминает, что он слуга; дома у него грязная людская, он должен сам поставить самовар; дома у него чашка с отбитой ручкой и
всякую минуту барин может позвонить. В трактире он вольный человек, он господин, для него накрыт стол, зажжены лампы, для него несется с подносом половой, чашки блестят, чайник блестит, он приказывает — его слушают, он радуется и весело требует себе паюсной икры или расстегайчик к чаю.
Отрезанный сначала войной 1812 года от
всякого сообщения, потом один, без денег, на пепелище выгорелого села, он продал какие-то бревна, чтоб не умереть с голоду.
Дряхлый старец, разбитый параличом, приходил
всякий раз, опираясь на костыль, поклониться моему отцу и поговорить с ним.
Почтенный старец этот постоянно был сердит или выпивши, или выпивши и сердит вместе. Должность свою он исполнял с какой-то высшей точки зрения и придавал ей торжественную важность; он умел с особенным шумом и треском отбросить ступеньки кареты и хлопал дверцами сильнее ружейного выстрела. Сумрачно и навытяжке стоял на запятках и
всякий раз, когда его потряхивало на рытвине, он густым и недовольным голосом кричал кучеру: «Легче!», несмотря на то что рытвина уже была на пять шагов сзади.
Напротив, она с ранних лет развила во мне непреодолимую ненависть ко
всякому рабству и ко всякому произволу.
На деле я был далек от
всякого женского общества в эти лета.
— Нынче на это не обращают внимания, — говорил мне мой отец, — а вот брат Александр — он шесть месяцев сряду
всякий вечер читал с Офреном Le récit de Théramene [рассказ Терамена (фр.).] и все не мог дойти до того совершенства, которого хотел Офрен.
Я полагаю, что немного верил, по привычке, из приличия и на
всякий случай.
Зимою он извинялся тем, что священник и дьякон вносят такое количество стужи с собой, что он
всякий раз простужается.
Мать моя была лютеранка и, стало быть, степенью религиознее; она
всякий месяц раз или два ездила в воскресенье в свою церковь, или, как Бакай упорно называл, «в свою кирху», и я от нечего делать ездил с ней. Там я выучился до артистической степени передразнивать немецких пасторов, их декламацию и пустословие, — талант, который я сохранил до совершеннолетия.
Я читал без
всякого руководства, не все понимал, но чувствовал искреннее и глубокое уважение к читаемому.
В первой молодости моей я часто увлекался вольтерианизмом, любил иронию и насмешку, но не помню, чтоб когда-нибудь я взял в руки Евангелие с холодным чувством, это меня проводило через всю жизнь; во все возрасты, при разных событиях я возвращался к чтению Евангелия, и
всякий раз его содержание низводило мир и кротость на душу.
В крепости ничего не знали о позволении, и бедная девушка, добравшись туда, должна была ждать, пока начальство спишется с Петербургом, в каком-то местечке, населенном
всякого рода бывшими преступниками, без всякого средства узнать что-нибудь об Ивашеве и дать ему весть о себе.
Но главное — глаза, без
всякой теплоты, без всякого милосердия, зимние глаза.
Этот урок стоил
всяких субжонктивов; [сослагательных наклонений (фр.).] для меня было довольно: ясное дело, что поделом казнили короля.
Мы сидели раз вечером с Иваном Евдокимовичем в моей учебной комнате, и Иван Евдокимович, по обыкновению запивая кислыми щами
всякое предложение, толковал о «гексаметре», страшно рубя на стопы голосом и рукой каждый стих из Гнедичевой «Илиады», — вдруг на дворе снег завизжал как-то иначе, чем от городских саней, подвязанный колокольчик позванивал остатком голоса, говор на дворе… я вспыхнул в лице, мне было не до рубленого гнева «Ахиллеса, Пелеева сына», я бросился стремглав в переднюю, а тверская кузина, закутанная в шубах, шалях, шарфах, в капоре и в белых мохнатых сапогах, красная от морозу, а может, и от радости, бросилась меня целовать.
Лет пятидесяти, без
всякой нужды, отец женился на застарелой в девстве воспитаннице Смольного монастыря.
Кузина привезла из Корчевы воланы, в один из воланов была воткнута булавка, и она никогда не играла другим, и
всякий раз, когда он попадался мне или кому-нибудь, брала его, говоря, что она очень к нему привыкла.
Мы с ужасом ждали разлуки, и вот одним осенним днем приехала за ней бричка, и горничная ее понесла класть кузовки и картоны, наши люди уложили
всяких дорожных припасов на целую неделю, толпились у подъезда и прощались.
Отец мой
всякий раз говорил, что в этом году он уедет рано, что ему хочется видеть, как распускается лист, и никогда не мог собраться прежде июля.
В деревню писал он
всякую зиму, чтоб дом был готов и протоплен, но это делалось больше по глубоким политическим соображениям, нежели серьезно, — для того, чтоб староста и земский, боясь близкого приезда, внимательнее смотрели за хозяйством.
С ними приходили дети с светло-палевыми волосами; босые и запачканные, они всё совались вперед, старухи всё их дергали назад; дети кричали, старухи кричали на них, ловили меня при
всяком случае и всякий год удивлялись, что я так вырос.
Перед домом сиживал почти всегда сгорбленный старик садовник, троил мятную воду, отваривал ягоды и тайком кормил меня
всякой овощью.
Прежде мы имели мало долгих бесед. Карл Иванович мешал, как осенняя муха, и портил
всякий разговор своим присутствием, во все мешался, ничего не понимая, делал замечания, поправлял воротник рубашки у Ника, торопился домой, словом, был очень противен. Через месяц мы не могли провести двух дней, чтоб не увидеться или не написать письмо; я с порывистостью моей натуры привязывался больше и больше к Нику, он тихо и глубоко любил меня.
Я писал к Нику, несколько озабоченный тем, что он слишком любит Фиеско, что за «
всяким» Фиеско стоит свой Веринна.
Так-то, Огарев, рука в руку входили мы с тобою в жизнь! Шли мы безбоязненно и гордо, не скупясь, отвечали
всякому призыву, искренно отдавались всякому увлечению. Путь, нами избранный, был не легок, мы его не покидали ни разу; раненные, сломанные, мы шли, и нас никто не обгонял. Я дошел… не до цели, а до того места, где дорога идет под гору, и невольно ищу твоей руки, чтоб вместе выйти, чтоб пожать ее и сказать, грустно улыбаясь: «Вот и все!»
Он много прощал или, лучше, пропускал сквозь пальцы, но нарушения форм и приличий выводили его из себя, и тут он становился без
всякой терпимости, без малейшего снисхождения и сострадания.
Я так долго возмущался против этой несправедливости, что наконец понял ее: он вперед был уверен, что
всякий человек способен на все дурное и если не делает, то или не имеет нужды, или случай не подходит; в нарушении же форм он видел личную обиду, неуважение к нему или «мещанское воспитание», которое, по его мнению, отлучало человека от всякого людского общества.
В жизни всего важнее esprit de conduite, [умение вести себя (фр.).] важнее превыспреннего ума и
всякого ученья.
Отец мой не любил никакого abandon, [вольности, несдержанности (фр.).] никакой откровенности, он все это называл фамильярностью, так, как
всякое чувство — сентиментальностью.
У него были привилегированные воры; крестьянин, которого он сделал сборщиком оброка в Москве и которого посылал
всякое лето ревизовать старосту, огород, лес и работы, купил лет через десять в Москве дом.
Всякий год около масленицы пензенские крестьяне привозили из-под Керенска оброк натурой.
Одно время он брал откуда-то гамбургскую газету, но не мог примириться, что немцы печатают немецкими буквами,
всякий раз показывал мне разницу между французской печатью и немецкой и говорил, что от этих вычурных готических букв с хвостиками слабеет зрение.
Сцены, повторявшиеся между ними
всякий день, могли бы наполнить любую комедию, а все это было совершенно серьезно.
Пименов
всякий вторник являлся к «ветхому деньми» Дмитриеву, в его дом на Садовой, рассуждать о красотах стиля и об испорченности нового языка.
Он в продолжение нескольких лет постоянно через воскресенье обедал у нас, и равно его аккуратность и неаккуратность, если он пропускал, сердили моего отца, и он теснил его. А добрый Пименов все-таки ходил и ходил пешком от Красных ворот в Старую Конюшенную до тех пор, пока умер, и притом совсем не смешно. Одинокий, холостой старик, после долгой хворости, умирающими глазами видел, как его экономка забирала его вещи, платья, даже белье с постели, оставляя его без
всякого ухода.
Сенатору доставалось и не так, когда он противуречил или был не одного мнения с меньшим братом, что, впрочем, случалось очень редко; а иногда без
всяких противуречий, когда мой отец был особенно не в духе. При этих комико-трагических сценах, что всего было смешнее, это естественная запальчивость Сенатора и натянутое, искусственное хладнокровие моего отца.
После Сенатора отец мой отправлялся в свою спальную,
всякий раз осведомлялся о том, заперты ли ворота, получал утвердительный ответ, изъявлял некоторое сомнение и ничего не делал, чтобы удостовериться. Тут начиналась длинная история умываний, примочек, лекарств; камердинер приготовлял на столике возле постели целый арсенал разных вещей: склянок, ночников, коробочек. Старик обыкновенно читал с час времени Бурьенна, «Memorial de S-te Helene» и вообще разные «Записки», засим наступала ночь.
Цитаты из русской классики со словом «всякое»
Ассоциации к слову «всякое»
Синонимы к слову «всякое»
Предложения со словом «всякое»
- Там не было оборонной промышленности, во всяком случае там не было особо значимых для обороны предприятий.
- Но при выполнении определённых условий, вы без всяких сомнений сможете написать свою первую книгу в течение месяца, а то и быстрее, и начнёте её продвигать, используя возможности сети интернет.
- Мы видим людей всякого рода исповеданий одинаково почтенных или непочтенных, независимо от того, какого именно верования придерживаются они.
- (все предложения)
Афоризмы русских писателей со словом «всякое»
Дополнительно