— Молодой человек не явился ни в тот день, ни после. На другой день, когда его ожидали, я прочитал в газетах, что в Сокольничьей роще, недалеко от роскошной дачи Подгурского, нашли убитым разыскиваемого петербургской полицией преступника Станислава Ядзовского… Я пошел
посмотреть на труп моего друга Пальто, сюртук, бумаги — все было твое, кроме лица. Я ничего не сказал, решив, что для тебя же лучше, если тебя сочтут умершим. Каким образом очутилось твое платье и бумаги на убитом?
Бумажки Петр Степанович переложил в свой карман и, заметив вдруг, что все столпились,
смотрят на труп и ничего не делают, начал злостно и невежливо браниться и понукать.
Весть о событии быстро разнеслась. Соседи собирались на улице, на дворе. Кто посмелее, прошли в дом. В столовую долго не решались войти. Заглядывали, шептались. Передонов безумными глазами
смотрел на труп, слушал шопоты за дверью… Тупая тоска томила его. Мыслей не было.
Когда он воротился, то увидел, что труп хозяина накрыт с головой одеялом, а Раиса осталась, как была, полуодетой, с голыми плечами; это тронуло его. Они, не торопясь, прибрали комнату, и Евсей чувствовал, что молчаливая возня ночью, в тесной комнате, крепко связывает его с женщиной, знающей страх. Он старался держаться ближе к ней, избегая
смотреть на труп хозяина.
Неточные совпадения
Во всяком случае обе фигуры «неверующих» подействовали
на мое воображение. Фигура капитана была занимательна и красочна, фигура будущего медика — суха и неприятна. Оба не верят. Один потому, что
смотрел в трубу, другой потому, что режет лягушек и
трупы… Обе причины казались мне недостаточными.
Но когда я, в марте месяце, поднялся к нему наверх, чтобы
посмотреть, как они там „заморозили“, по его словам, ребенка, и нечаянно усмехнулся над
трупом его младенца, потому что стал опять объяснять Сурикову, что он „сам виноват“, то у этого сморчка вдруг задрожали губы, и он, одною рукой схватив меня за плечо, другою показал мне дверь и тихо, то есть чуть не шепотом, проговорил мне: „Ступайте-с!“ Я вышел, и мне это очень понравилось, понравилось тогда же, даже в ту самую минуту, как он меня выводил; но слова его долго производили
на меня потом, при воспоминании, тяжелое впечатление какой-то странной, презрительной к нему жалости, которой бы я вовсе не хотел ощущать.
Но странно, когда
смотришь на этот
труп измученного человека, то рождается один особенный и любопытный вопрос: если такой точно
труп (а он непременно должен был быть точно такой) видели все ученики его, его главные будущие апостолы, видели женщины, ходившие за ним и стоявшие у креста, все веровавшие в него и обожавшие его, то каким образом могли они поверить,
смотря на такой
труп, что этот мученик воскреснет?
—
На теменных костях, — начал доктор громко, как бы диктуя и в то же время касаясь головы
трупа, — большой пролом, как бы сделанный твердым и тупым орудием.
Смотрите! — обратился он к понятым.
Возвращаясь домой с большим букетом, он, закрыв нос от запаха, который наносило
на него ветром, остановился около кучки снесенных тел и долго
смотрел на один страшный, безголовый
труп, бывший ближе к нему.