Неточные совпадения
— Прекрасно, господин прокурор, на арест Савина, может быть, и есть законное основание, но отнюдь не на содержание под стражей
графа де Тулуза Лотрек, а я именно и есть то самое
лицо, каким себя именую.
— Чем вы докажете, что вы
граф де Тулуз Лотрек, а не Савин? Можете ли вы указать на
лиц, могущих это удостоверить?
Вскоре после этих крестин Стамбулов обратился к своему высокопоставленному куму с предложением — с каким вы думаете? — быть кандидатом на болгарский престол. Неожиданное, но крайне лестное предложение было, конечно, принято, и воображаемый французский
граф де Тулуз Лотрек — arias Савин — уехал в Константинополь, чтобы хлопотать и заручиться симпатиями великого визиря и влиятельных
лиц, близко стоящих к будущему его сюзерену-падишаху.
— А вы не видите, — вставил
граф Стоцкий, как у нашего
графа Вельского вся кровь бросилась в
лицо от ревности… Стыдно, а еще жених.
Жена этого «
лица» — мягкосердечная женщина — умоляла своего мужа дать временный приют беглецу, а тот отплатил за гостеприимство тем, что обманным образом добыл бумаги своего друга и дальнего родственника по матери
графа де Тулуза Лотрека, призанял, пользуясь именем своего властного и уважаемого родственника, у многих
лиц довольно крупные суммы и исчез за границу.
Секретарь редакции, молодой человек, с
лицом, указывавшим на его семитское происхождение, отправился доложить о посетителе, взяв от мнимого
графа его визитную карточку.
Лицо певички вспыхнуло, и только что она хотела выразить свое негодование, как дверь отворилась и в зал вошли
граф Стоцкий с Иваном Корнильевичем и Долинским, бывшим здесь в первый раз.
Молодая особа, сидевшая рядом с Екатериной Семеновной и выразившая мнение, что сегодня она останется на заднем плане, употребила все свои чары, чтобы овладеть им, но неожиданно встретила соперницу в
лице оставленной
графом Вельским Люси.
Среди известной нашим читателям компании, состоявшей из
графа Стоцкого, Неелова, барона Гемпеля и
графа Вельского, появилось новое
лицо, Григорий Александрович Кирхоф.
В момент появления его в петербургском обществе трудно было установить его тождество с
лицом, являвшимся к полковнице Усовой и ведшим с
графом Стоцким довольно, если припомнит читатель, странный разговор.
Граф Сигизмунд Владиславович, все
лицо которого исказилось от злобы, готов был в эту минуту кинуться на своего смертельного врага и задушить его.
Вопрос, почему
граф очутился в обществе
лиц с сомнительной репутацией, разрешен был молодой девушкой легко и просто: «Он несчастен, не любим девушкой, которую любит, и на которой женится… Он ищет забвения… Ему это нельзя ставить в вину…»
После первых дней радостной встречи с отцом и матерью, когда были исчерпаны все привезенные дочерью петербургские новости, исключая, конечно, уличного знакомства с Софьей Антоновной и неудачного вечера у полковницы Усовой, словом, когда домашняя жизнь в селе Отрадном вошла в свою колею и Ольга Ивановна волей-неволей оставалась часто наедине сама с собою, на прогулке в саду и в лесу, мысль ее заработала с усиленной энергией, вращаясь, конечно, на интересовавших ее
лицах: Наде Алфимовой и
графе Вельском.
— Я сразу увидал, что это его дело. Мне достаточно было взглянуть на выражение его
лица, — авторитетно произнес
граф Стоцкий.
— Говоря откровенно, — сделал
граф серьезное
лицо, — она серьезно меня тревожит… Она у своего дяди, во всем призналась ему и тетке, те написали ее родителям… Покуда он и она думают, что это был
граф Петр, но…
Граф Сигизмунд Владиславович не знал Савина в
лицо, но слышал, что он приехал в Петербург и возобновил знакомство с Кирхофом, а потому каким-то чутьем угадал, что это был он.
— Любопытная дама, и не менее любопытный дом… Я поведу вас на этот вечер, и там вы встретите и
графа Стоцкого, и других действующих
лиц интересующей вас истории.
— Позвольте, графиня, мне все же объяснить вам. Если я согласился явиться к вам от его
лица, то только ради того, чтобы избавить вас от тяжелой сцены. Не скрою от вас, что
граф Петр сильно сомневается в вашей добродетели и, приди он сюда, при малейшем противоречии с вашей стороны он, со свойственной ему вспыльчивостью, мог бы забыться.
Граф, по его собственным словам, спас от нее своего друга, удалив ее в Москву и пообещав от
лица молодого Алфимова ей золотые горы.
Я поглядел на больное, истрепавшееся
лицо графа, на рюмку, на лакея в желтых башмаках, поглядел я на чернобрового поляка, который с первого же раза показался мне почему-то негодяем и мошенником, на одноглазого вытянувшегося мужика, — и мне стало жутко, душно… Мне вдруг захотелось оставить эту грязную атмосферу, предварительно открыв графу глаза на всю мою к нему безграничную антипатию… Был момент, когда я готов уже был подняться и уйти… Но я не ушел… Мне помешала (стыдно сознаться!) простая физическая лень…
Неточные совпадения
— Это не нам судить, — сказала госпожа Шталь, заметив оттенок выражения на
лице князя. — Так вы пришлете мне эту книгу, любезный
граф? Очень благодарю вас, — обратилась она к молодому Шведу.
Другую записку
граф Иван Михайлович дал к влиятельному
лицу в комиссии прошений.
(
Граф указывал пальцем на простреленную картину;
лицо его горело как огонь; графиня была бледнее своего платка: я не мог воздержаться от восклицания.)
Монгольская сторона московского периода, исказившая славянский характер русских, фухтельное бесчеловечье, исказившее петровский период, воплотилось во всей роскоши безобразия в
графе Аракчееве. Аракчеев, без сомнения, одно из самых гнусных
лиц, всплывших после Петра I на вершины русского правительства; этот
Постоянно бывали у нас на собраниях всегда печальный
граф де Панж, Фюмэ, Дерменгем, бывал Мунье, впоследствии редактор «Esprit», бывали и некоторые духовные
лица.