— Вспомни, сколько щедрот своих излил на тебя законный князь твой: все имущество твое, злато, серебро, каменья дорогие и узорочья всякие, поселья со всеми землями и угодьями остались сохранены от алчбы
вражеского меча; жизнь твоя, бывшая подле смерти, искупилась не чем иным, как неподкупной милостью великого князя московского.
Неточные совпадения
— Кто отвращает лицо свое от блеска
меча вражеского, тот недостоин называться гражданином Новгорода Великого! — возвысил голос архиепископ. — Но дело не в том. Прение наше должно совершиться в льготу отчизне, иначе
месть Божия над нами!
Ваша кровь не совсем еще высохла на стенах крепостных, и вы, кичливые, опять становитесь доступны гордости, самонадеянности и непослушанию; опять даете пищу
мечу вражескому, опять хотите утолить жажду его собственною кровию!
— Тогда гуляй
мечи на смертном раздолье! Весь Новгород затопим
вражеской кровью, всех неприязненных нам людей — наповал, а если захватим Назария, да живьем еще, я выдавлю из него жизнь по капле. Мало ли мешал он мне, да и тебе; бывало, ни на вече, ни на встрече шапки не ломал. А Захария посадим верхом на кол, да и занесем в его притон — Москву. Нужды нет, что этот жирный бык не бодается, терпеть нам его не след.
— Я сам вскочил на коня и не
смел обернуться назад, чтобы косящатое окошечко Фомина дома не мигнуло бы мне привычным бывалым и не заставило воротиться, да пустился сюда, как на
вражескую стену, ожидать…
Не раз и моя кровь смывала ржавчину с
мечей новгородских, а тело зазубрило
вражеские.
— Трусость наша растеряна по полю, да не вы ли подобрали ее? — вдруг заговорил до сих пор молчавший дьяк Захарий. — От Волги до моря далеко усыпаны следы новгородские. Наших-то молодцев назвать домоседами? Как грибы растут они перед стенами
вражескими,
мечи их хозяйничают на чужбине, как в своих кисах, а самих хозяев посылают хлебать сырую уху на самое дно. Кто их не знает, того тело свербит, как ваши же языки, на острие.
— Нет, владыко, твое дело молиться о нас, а не останавливать оружие наше, — возразили ему. — Иоанн ненасытен, и
меч его голоден, да москвитяне зачванились уж больно: мы ли не мы ли! Кто устоит против нас? Посмотрим: чья возьмет. Мы сами охотники до
вражеской крови! Если не станем долго драться, то отвыкнем и
мечом владеть.
Последнее развязало ему язык. Он начал мечтать вслух, как они завтра настигнут русских и потешат свои
мечи и копья над
вражескими телами.
Но с ним Фарлаф, чуждаясь славы, // Вдали от
вражеских мечей, // В душе презрев тревоги стана, // Стоял на страже у дверей.
— Вспомни, сколько щедрот своих излил на тебя законный князь твой: все имущество твое, злато, серебро, каменья дорогие и узорочья всякие, поселья со всеми землями и угодьями остались сохранены от алчбы
вражеского меча; жизнь твоя, бывшая подле смерти, искупилась не чем иным, как неподкупною милостью великого князя московского.
— Напрасно ты нас упрекаешь, боярыня, в таких зазорливых делах. Пусть
вражеский меч выточит жизнь мою, а я все-таки останусь сыном, а не пасынком моего отечества! — возразил ей тысяцкий Есипов.
Неточные совпадения
Согласно апокрифу, Юдифь, чтобы спасти иудейский город Ветлуя, осажденный войском вавилонского царя Навуходоносора, проникла во
вражеский лагерь, прельстила своей красотой ассирийского полководца Олоферна и отрубила ему голову его же
мечом.]
Сам капитан Танасио слышал это желание из уст Иоле нынче не однажды в продолжение последнего дня, когда
вражеские снаряды сыпались на их берег. И вот сейчас он снова
молит его о том же. Безумно отважный мальчик! И ведь он смог бы с горстью храбрецов кинуться на прекрасно вооруженный военный пароход неприятеля и, несмотря на численность последнего, заставить принять штыковой бой!
Последнее развязало ему язык. Он начал мечтать вслух, как они завтра настигнут русских и потешат свои
мечи и копья над
вражескими телами.
Ваша кровь не совсем еще высохла на стенах крепостных, и вы, кичливые, опять становитесь доступны гордости, самонадеянности и непослушанию; опять даете пищу
мечу вражескому, опять хотите утолить жажду его собственной кровью!
— «Верные мои молодцы-сотоварищи, кто хочет со мной рискнуть за добычей далеко, за Ново-озеро, к Божьим дворянам [Так называли новгородцы ливонских рыцарей.], того жду я под вечер в «Чертовом ущелье», — а сам вскочил на коня и не
смел обернуться назад, чтобы косящатое окошечко Фомина дома не мигнуло бы мне привычным бывалым и не заставило вернуться, да пустился сюда, как на
вражескую стену, ожидать…