На другой день,
облекшись в новый мундир, который был, увы, далеко не так красив, как прежний, но зато покоен и тепел, Оленин поехал являться к своему ближайшему начальству.
Чем более сгущалась темнота, тем громче кричали гады. Голоса их составляли как бы один беспрерывный и продолжительный гул, так что ухо к нему привыкало и различало сквозь него и дальний вой волков, и вопли филина. Мрак становился гуще; предметы теряли свой прежний вид и
облекались в новую наружность. Вода, древесные ветви и туманные полосы сливались в одно целое. Образы и звуки смешивались вместе и ускользали от человеческого понятия. Поганая Лужа сделалась достоянием силы нечистой.
Бруно в своем трактате «De la causa, principe e uno» в пятом диалоге дает характеристику Мировой души или Вселенной как Единого, неподвижного, абсолютного, стоящего выше различий и противоречий (в частностях он явно опирается здесь на учение об абсолютном Николая Кузанского), но затем задается вопросом: «Почему изменяются вещи? почему материя постоянно
облекается в новые формы?
Неточные совпадения
— Да иду, я только поприфрантился немного! — отвечал генерал, охорашиваясь перед зеркалом: он
в самом деле был
в новом с иголочки вицмундире и
новых эполетах. За границей Евгений Петрович все время принужден был носить ненавистное ему статское платье и теперь был почти
в детском восторге, что снова
облекся в военную форму.
Когда Калинович,
облекшись предварительно тоже
в новое и очень хорошее белье, надел фрачную пару с высокоприличным при ней жилетом, то, посмотревшись
в зеркало, почувствовал себя, без преувеличения, как бы обновленным человеком; самый опытный глаз, при этой наружности, не заметил бы
в нем ничего провинциального: довольно уже редкие волосы, бледного цвета, с желтоватым отливом лицо; худощавый, стройный стан; приличные манеры — словом, как будто с детских еще лет водили его
в живописных кафтанчиках гулять по Невскому, учили потом танцевать чрез посредство какого-нибудь мсье Пьеро, а потом отдали
в университет не столько для умственного образования, сколько для усовершенствования
в хороших манерах, чего, как мы знаем, совершенно не было, но что вложено
в него было самой уж, видно, природой.
За все это Крапчик, конечно, прежде всего поблагодарил бога и похвалил мысленно распорядительность своего управляющего; но
новая выходка сенатора против него, — и выходка столь враждебная, — взбесила его донельзя, так что Крапчик, не медля ни минуты,
облекся в мундир, звезду, ленту, во все свои кресты и медали, и поехал к его сиятельству объясниться.
Роль и физиономия Чацких неизменна. Чацкий больше всего обличитель лжи и всего, что отжило, что заглушает
новую жизнь, «жизнь свободную». Он знает, за что он воюет и что должна принести ему эта жизнь. Он не теряет земли из-под ног и не верит
в призрак, пока он не
облекся в плоть и кровь, не осмыслился разумом, правдой, — словом, не очеловечился.
Вечный дух человека творит себе все
новую и
новую плоть, пока не
облечется в плоть нетленную.].