Это все более и более успокаивало Агнию Павловну, серьезно побаивавшуюся сначала, чтобы блажь к кузине, как она называла
чувство сына к Марье Валерьяновне, не оставила бы на жизни и карьере ее любимца серьезный след.
Неточные совпадения
— С чего это ты, дружище? — укоризненно мягким тоном заговорил Андрей Павлович, когда, после прекратившейся суматохи, после того, как Павел Кириллович, лишившийся
чувств при виде окровавленного
сына, которого он счел мертвым, удалился к себе в кабинет, и молодые люди остались одни.
Старика общими усилиями прибывшего доктора и Кудрина с трудом привели в
чувство и с трудом же объяснили, что жизнь его
сына вне опасности и что даже, по счастливой случайности, веки правого глаза лишь слегка опалены.
Добрая Ольга Николаевна приютила свою дальнюю родственницу с
сыном, и Вася, превратившийся с летами в Василия Васильевича, вырос вместе с Петей и Машей, детьми Хвостовой, с которыми его соединяли узы искренней дружбы детства, а относительно Марьи Валериановны это
чувство вскоре со стороны молодого человека превратилось в
чувство немого обожания и любви, увы, неразделенной.
В его душе проснулся тогда русский человек, понявший всю пропасть своего падения. Первою мыслью его было броситься к ногам этого монарха-отца и молить, подобно блудному
сыну, о прощении, но его грех показался ему настолько великим, неискупимым, что тяжесть его парализовала все его
чувства, и он дал себя увлечь стоявшему рядом с ним Якубовичу.
— Друг мой, не претендуй, что она мне открыла твои секреты, — обратился он ко мне, — к тому же она с добрым намерением — просто матери захотелось похвалиться
чувствами сына. Но поверь, я бы и без того угадал, что ты капиталист. Все секреты твои на твоем честном лице написаны. У него «своя идея», Татьяна Павловна, я вам говорил.
Он благословил меня и обнял. Никогда в жизни не был я так возвышенно подвигнут. Благоговейно, более нежели с
чувством сына, прильнул я к груди его и поцеловал в рассыпавшиеся его серебряные волосы. Слеза блеснула в его глазах.
Неточные совпадения
Он не верит и в мою любовь к
сыну или презирает (как он всегда и подсмеивался), презирает это мое
чувство, но он знает, что я не брошу
сына, не могу бросить
сына, что без
сына не может быть для меня жизни даже с тем, кого я люблю, но что, бросив
сына и убежав от него, я поступлю как самая позорная, гадкая женщина, — это он знает и знает, что я не в силах буду сделать этого».
Как же он оставляет меня одну с моими страданиями?» вдруг с
чувством упрека подумала она, забывая, что она сама скрывала от него всё, касавшееся
сына.
«Эта холодность — притворство
чувства, — говорила она себе. — Им нужно только оскорбить меня и измучать ребенка, а я стану покоряться им! Ни за что! Она хуже меня. Я не лгу по крайней мере». И тут же она решила, что завтра же, в самый день рожденья Сережи, она поедет прямо в дом мужа, подкупит людей, будет обманывать, но во что бы ни стало увидит
сына и разрушит этот безобразный обман, которым они окружили несчастного ребенка.
«Это новое
чувство не изменило меня, не осчастливило, не просветило вдруг, как я мечтал, — так же как и
чувство к
сыну. Никакого сюрприза тоже не было. А вера — не вера — я не знаю, что это такое, — но
чувство это так же незаметно вошло страданиями и твердо засело в душе.
Он, этот умный и тонкий в служебных делах человек, не понимал всего безумия такого отношения к жене. Он не понимал этого, потому что ему было слишком страшно понять свое настоящее положение, и он в душе своей закрыл, запер и запечатал тот ящик, в котором у него находились его
чувства к семье, т. е. к жене и
сыну. Он, внимательный отец, с конца этой зимы стал особенно холоден к
сыну и имел к нему то же подтрунивающее отношение, как и к желе. «А! молодой человек!» обращался он к нему.